Суер-Выер и много чего ещё

                        выражение лица,

грубые ступни кожаных полуботинок,

    вялые квадраты клеток на ковбойке,

                        локти,

                          две родинки,

                                медаль.

— Ну, может, у вас есть хоть немножечко духа? — спрашивал Суер.

— Нету ни хрена, — отвечал нищий, — вы уж подайте милостыню.

— А как же вы живёте с духом-то с таким?

— Мучаюсь ужасно. Главное, что я не только нищий, я ещё и падший. Падший духом, понимаете? И так-то духу нет, а он ещё и падает!

Старпом подал гривенник.

Суер — целковый.

Я, как обычно, — подаяние.

Лоцман подал руку.

— Это ещё что такое? — спросил нищий духом, увидев руку лоцмана.

— Моя рука, друг, — отвечал Кацман. — Вот что поднимет ваш дух сильнее злата!

— Вы думаете? — засомневался нищий духом, рассматривая лоцманскую хиромантию.

— Да вы пожмите её.

Нищий духом осторожно взял лоцманскую ладонь и пожал бугры Венеры и Мантильский крест, растерянно оглядываясь по сторонам.

— Ну как? — спрашивал лоцман. — Маленько поднимает?

— Да вроде нет, — отвечал нищий духом.

— Ну тогда и хрен с тобой, дружище. Если уж моя рука бессильна — никакие червонцы не помогут.

Мы приблизились к человеку, который монотонно топтал одну фразу:

— Подайте беженцу! Подайте беженцу!

Вид у него был загнанный, как у борзой и зайца. Не успели мы подойти — он вскочил, затряс руками и плечьми и, эдак дергаясь, кинулся стремглав бежать с криком: «Отстань! Отстань, проклятый!» Пробежав круг с двести ярдов, он пал на землю.

— Подайте беженцу! — задыхался он.

— От чего вы бежите, друг? — доброжелательно спросил Суер-Выер.

— Я бегу от самого себя, сэр, — отвечал нищий, обливаясь потом.

— И давно?

— Всю жизнь. И никак не могу убежать. Этот противный «я сам» всё время меня догоняет. Да вы поглядите.

Он снова вскочил с места и закричал самому себе: «Отстань! Отстань, мерзавец!» — и рванул с места так, что песок брызнул из-под копыт.

Пробежав двести ярдов, он вернулся обратно и рухнул на песок.

— Вы видели, сэр? Видели? Мне удалось обогнать самого себя на тридцать восьмом скаку, но на семьдесят девятом эта сволочь снова меня догнала! Подайте, сэр, беженцу от самого себя.

Суер подал целковый.

Старпом — гривенник.

Я подал подаяние.

Лоцман подал пример достойного поведения в обществе.

Очевидно наглядевшись на лоцмана, несчастный беженец снова вскочил и на этот раз взял старт с большой ловкостью. Это был настоящий рывок рвача с места!

И вдруг мы с изумлением увидели, как наш беженец выскочил из самого себя, обогнал вначале на полкорпуса, на корпус, оторвался и, всё более и более набирая скорость, ушёл вперёд, вперёд, вперёд…

— Не догонишь, гад! — орал тот, что убежал от самого себя, а тот, от которого убежали, орал вслед:

— Врёшь, не уйдёшь!

Глава LXIX

Я сам

Все мы были жестоко потрясены этой фатальной картиной бегства от самого себя и из самого себя.

Тот, что вырвался, скрылся где-то за скалою, а ПОКИНУТЫЙ САМ СОБОЮ жалобно бежал, бежал, вдруг споткнулся, бедняга, упал, вскочил, заскулил, снова хлопнулся на землю замертво.

— Жив ли он?! О боже! — вскричал старпом, и мы кинулись на помощь, стали зачем-то поднимать. Я давно примечаю в людях этот сердобольный идиотизм: немедленно поднимать упавшего, не разобравшись, в чём дело. Так и мы стали поднимать ПОКИНУТОГО САМИМ СОБОЮ, который, как ни странно, был вполне жив.

Он рыдал, размазывая по лицу пыльные реальные слёзы.

— Я САМ от себя убежал, а другой Я САМ остался! Ужас! Ужас!

Я остался — и Я же убежал!

           Нет! Это невыносимо!

                  Лучше застрелиться!

Или повеситься?

Отравиться — вот что надо сделать!

Где кураре?

Где этот сильный яд кураре?! Где?

Нет, но если Я отравлюсь, что же будет со МНОЮ УБЕЖАВШИМ?

Помру или нет?

Погоди, погоди, погоди.

Подумай! Подумай! Подумай!

Я — помру, а тот Я, ЧТО УБЕЖАЛ, останется жить!

Значит — надо травиться!

О БОги, БОги МОи! ЯДу МНе! ЯДу!

— Я интересуюсь, — встрял неожиданно лоцман Кацман, — а где деньги, которые вам подали?

— А деньги тот Я САМ унёс.

— Ну, возьмите ещё целковый, — сказал Суер.

— Не надо! — вопил Покинутый. — Ничего мне теперь не надо! Ни денег, ни славы, ни почестей, ни богатства! Верните мне МЕНЯ САМОГО!

— Выпейте валерьянки, — предложил Пахомыч, — успокойтесь, может, он сам вернётся?!

— Ну конечно, жди! — корчился в рыданьях Покинутый. — Я САМ СЕБЕ так надоел, так мучил САМОГО СЕБЯ! Теперь я пуст! Кошмар! Кошмар!

Верните мне МЕНЯ САМОГО!

    Я теперь не Я!

       А кто Я?

       Я — САМ или НЕ САМ?

От таких вопросов, ей-богу, башка может лопнуть!

Ой, лопается башка!

Как бочка!

Обручей! Обручей!

Слушай-ка, Я, ты погоди! Не ори! Разберись в себе самом!

Итак! Был Я, но я хотел от самого себя убежать!

Ой, сейчас затылок отвалится!

И УБЕЖАЛ!!!!!!!

Лопнула башка! Затылок отвалился!

Виски упали до уровня подбородка!

Я ОСТАЛСЯ, и Я же УБЕЖАЛ!!!

— Успокойтесь, Покинутый собою, — сказал сэр Суер-Выер. — Пожалуй, большинство людей на свете иногда желают убежать от самого себя, но никогда никому этого сделать не удавалось. Вы — первый! Гордитесь! Первый человек на земле, который убежал от самого себя!

— Мы свидетели, можем подтвердить, — подтвердил старпом.

— Действительно, это сверхрекорд, — согласился Покинутый, — но установил-то его не Я, а ТОТ Я, который убежал! О горе мне! Горе!

О горе мне!