Судьбы местного значения

Шевроны и петлицы только перешить. И придется это делать самим, так как денщики остались в расположении корпуса. Ну так не забыли, поди, молодость свою боевую…

– У Константиновны утюг спросить.

– Сам схожу, – сказал, поднимаясь, Дмитрий Иванович. – Марья Константиновна мне не откажет.

Конечно, не откажет. Боевой генерал, герой танкового сражения и будущий Герой Советского Союза, очаровал домуправшу до обожания.

Оставшись один, Попель немного посмотрел в окно, затем включил громкоговоритель. Сразу зазвучала песня «Я на подвиг тебя провожала», пела Ляля Сатеева. Песня уже заканчивалась, но Николай Кириллович невольно стал подпевать.

– Если ранили друга, сумеет подруга врагам отомстить за него! Если ранили друга, перевяжет подруга, горячие раны его.

– Ага, поёшь! – воскликнул Рябышев, входя и занося дух тлеющего угля.

В левой была чугунная подставка, в правой руке он держал большой духовой утюг, которым, словно кадилом, мерно размахивал. Вслед за утюгом струился дымок.

– Вот, – сказал Дмитрий Иванович, ставя чугунку на стол, а на нее утюг, – дали мне чудо-аппарат и углей насыпали. Погладимся, а через четверть часа нам еще и чаю принесут, с пирогами.

– От Советского информбюро! – громко сказало радио. – В течение ночи на четвертое июля продолжались бои на Двинском, Бобруйском, Ровенском и Тернопольском направлениях. На остальных участках фронта происходили бои местного значения…

Сводку они слушали вполуха. Ничего нового, ибо статистика по фронтам без цензуры была известна.

Пока находились в Главном штабе, их ознакомили и попросили составить собственное мнение, причем в письменном виде. Написанные эпистолии почему-то забрал сотрудник в гражданском, очень похожий на Калинина. На недоуменные взгляды пояснили – для изучения статистики по событиям, в чем Попель засомневался. Когда такое было? И зачем? Все равно в сводке о многом умолчат. И это правильно, но порой необходимо сказать правду, хотя бы небольшую её часть.

Для глажения освободили стол от письменных принадлежностей и светильника, укрыли одеялом и еще простынку сверху положили. Чугунную подставку с утюгом поставили на табурет рядом. Первым утюжить френч принялся Рябышев, его форма оказалась самая мятая. Попель же, наладив иголку с ниткой, стал пришивать нашивки и шевроны на рукава.

– Преодолевая огромные трудности, бьются с врагом советские танкисты, – произнесли по радио, и Попель с Рябышевым навострили уши. – Рота лейтенанта Талаина разведала расположение огневых точек противника и места сосредоточения его танков в районе селения Н. Орудия артдивизиона быстро подавили вражеские огневые точки, и стремительным броском наши танки обрушились на врага. В результате сражения было уничтожено 16 немецких танков и орудий. Образец исключительной отваги и прекрасного умения водить танк показал младший лейтенант Юхнич. Окружённый пятью фашистскими танками, он метким орудийным огнём расстрелял четыре вражеские машины, а затем, пустив свой танк па предельную скорость, сокрушительным лобовым ударом опрокинул последнюю вражескую машину.

Этого в прочитанных сводках не было. Информацию по описанному бою скорей всего взяли из направления на награждение, а их не читали.

– Напомни – сколько твой взводный Корешков подбил? – спросил Николай Кириллович, рассматривая на рукаве френча пришитую эмблему – ровно ли?

– Девять на своей тридцатьчетверке и двадцать один на трофее, – ответил Рябышев, расправляя рукав френча, чтобы пройтись утюгом.

Он накрыл рукав платком, набрав в рот воды из стакана, ловко распылил и поставил туда утюг. Чугунный монстр при этом громко шипел и парил. Перед тем как вернуть его на чугунку, Рябышев махал духовым утюгом, раскаляя угли внутри.

– Представление-то написал?

– А как же! Но подбитые на трофейном танке почему-то не засчитали.

– Как это? Ай, бл… – комиссар, пришивая шеврон, попал иглой в палец.

– А так! Девять и баста. Надо, мол, советским оружием врага бить! Я об этом перед самым отъездом узнал.

– Это нельзя так оставлять! – возмутился комиссар, потирая ранку.

– Я не оставлю! – Рябышев потряс громадой утюга, и тот выпустил немного дымка. – Мамлей чуть в танке не сгорел. На трофейной «тройке» продолжил воевать, а его…

Вот о чем в сводках надо наперво сообщать! Геройский экипаж уничтожил три танка и шесть бронетранспортеров, а когда тридцатьчетверку подбили, вытащил из горящего танка всех ребят из экипажа, только радиста-стрелка не смог – погиб. А потом, когда в результате неожиданного для противника удара захватили дюжину немецких танков, быстро освоил трофей и продолжил бить врага. Двадцать одна единица вражеской техники! Да на трофейном танке… а Корешкову только девять засчитали. Мол, выходит, что вражьим оружием лучше противника бить, чем своим советским?..

Это так оставлять нельзя! – подумал Николай Кириллович, любуясь идеально пришитыми шевронами. Пусть Рябышев через Главный штаб справедливости добьется, а комиссар этот вопрос с Мехлисом решит. Надо будет, и к товарищу Сталину обратится.