Судьбы местного значения

Оставил же «наследство» неведомый посетитель. После того как он исчез, откуда-то вспомнилось имя его – Павел, а фамилия Свешников. Вот, значит, почему он так отреагировал на того бойца? После того как этот Павел исчез, ощущение дежавю стало постоянным, с небольшими перерывами. Особого беспокойства не вызывало, наоборот, помогало порой, и существенно. В беседах с бойцами, когда речь с трибуны говорил, даже песни к месту «сочинились». Точнее одна, у второй пока припев не рифмовался.

– Нам нужна победа! Одна на всех! – после этих слов, сказанных перед бойцами, и песня сложилась, которую быстро перенял весь личный состав корпуса, а следом песня разошлась по фронтам. Даже по радио стала часто звучать…

В гостиную, неся сверток с формой и мурлыча знакомый мотив, зашел Рябышев.

– Комкор-батяня, батяня-комкор… ну не звучит же, Кириллыч! – сказал он, прервав пение.

Попель развел руками. То, что по рифме подходило «батяня-комбат» он молчал в тряпочку, так как было объявлено – сочиняется про Рябышева.

Когда еще во время сражения под Дубно генерал спутал свой позывной, сказав вместо «папа» – «батя», то прозвище тут же приклеилось к командующему. А Николай Кириллович, после пассажа «а на войне как на войне», вдруг выдал текст песни. Только с припевом не вытанцовывалось, никак на «комкор» подходящей рифмы не находилось. Генерал даже поучаствовал, шутливо предложив: «Комкор-батяня, батяня-комкор, чего тебя мучит – понос иль запор?», но предложение было категорически отвергнуто. Тем более что стало известно, Дмитрия Ивановича прочат на должность командующего армии, то бишь он будет вообще – командарм.

Из коридора послышался тихий скрежет, затем «бом-м-м!» двенадцать раз.

– Полдень уже, – сказал Рябышев и сразу плотно прикрыл дверь.

Это для того, чтобы «бомы» не так слышно было. Большие напольные часы стояли почему-то в коридоре, а не в гостиной. Она же библиотека, она же рабочий кабинет, так как присутствовал большой стол с подставками, письменными наборами и большим светильником.

Квартиру им выделили на время командировки. Комендант Кремля дал сопровождающего с машиной, он и отвез кандидатов на награждение на временное проживание. Кто тут раньше жил и где бывшие жильцы находятся, не сказали, а Рябышев с Попелем уточнять не стали. Получили, мол, ключи с постельным бельем от управдома, и живите тут двое суток.

А квартира огромная. Широкий и длинный коридор, три большие комнаты и кухня. Правда, готовить на кухне некогда – печь надо топить. Заниматься этим некогда, поэтому обедать, ужинать оба ходили в столовую недалеко, а на завтрак были бутерброды с чаем. Кипяток для него приносила управдомша Марья Константиновна.

Вчера оба припозднились – Рябышев в Главном штабе, а Попель в политуправлении. Машина доставила обоих к дому почти в полночь. И только оба приготовились спать, как этот механический монстр под скрежет выдал двенадцать «бомов». Полпервого прозвучал один «бом» и каждый час по количеству, вырывая из сна комкора и бригадного комиссара. Терпения хватило на полтора часа. Вышли в коридор.

– GB, – прочитал на циферблате Рябышев. – У-у-у, зараза, и тут немчура спать не дает.

– Это швейцарские, – возразил Николай Кириллович. – Гюстав Бейкерк. В политуправлении такие стоят.

Рябышев попытался открыть дверцу, чтобы остановить часы, да не вышло – дверца не открывалась.

– Оставь, не ломай. В гостиную спать пошли, а то не выспимся.

Собрали в охапку постельное и перебрались в гостиную, где бой звучал глуше. Расположились на диванах и двери притворили плотнее. Однако заснули только в третьем часу…

– Под канонадой спалось лучше, – прокомментировал генерал-лейтенант. – Как хозяева спят под эти куранты?

– Привыкли…

На это Рябышев только хмыкнул. Странно, но под канонаду они тоже спать как-то привыкли. В любом положении – лежа под танком, на броне, сидя в башне, даже полустоя порой. А тут какие-то часы с курантами…

Генерал принялся снимать с гимнастерки три ордена Красного Знамени и прилаживать их на френч. Бригадному комиссару было проще – один орден Красной Звезды уже снят, осталось переставить на новую форму. Что ж, наград сегодня станет больше. Радует, только предчувствие какое-то имеется…

Он подошел к окну. Стекла были заклеены бумагой крест-накрест. Снаружи обычный двор. Если посмотреть левее – улицу видно.

– А из нашего окошка только улицу немножко.

Николай Кириллович вздохнул: вот опять наследство! Надо меньше странного посетителя вспоминать.

– По Москве бы погулять, – еще вздохнул комиссар. – Когда еще доведется?

– Погуляем, если время будет, – сказал Рябышев. – Где нам форму погладить, вот в чем вопрос? Как ты там говорил? А, наморщи-ка лоб!

Идиома «морщить лбы», как многие другие фразы и словечки, благодаря Попелю, стали часто использоваться в разговорах и уже не так напрягали комиссара.

– Тоже мне проблема, – ответил он, расправляя свой френч.

Новой формой их обеспечил комендант Кремля, заметив немного поношенные гимнастерки. Форма оказалась по размеру, ничего подшивать не надо.