Судьбы местного значения

Большую часть тетради Чичерин пробежал поверхностно, лишь иногда внимательно вчитываясь в некоторые места. Если делали большой перерыв на отдых, то обязательно доставалась тетрадь и, найдя интересующее место, лейтенант читал. И сразу возник вопрос – откуда простой лейтенант может это знать? Да с подробностями! Шпион? Как бы не так. Тут вовсе наоборот выходит. Разведчик? Это Юрка-то?! Но первоначальный вопрос виснет без ответа. Чичерин точно знал, что никуда друг из части не отлучался, а собирать такие сведения, находясь неотлучно на службе…

Количество дивизий на многих направлениях, их состав, вплоть до имен командующих и штабистов, количество техники подробно. Информация прямиком из немецкого генштаба? Не смешно. Черт, тут мистикой попахивает. А в Бога Чичерин не верил.

Тут даже аналитика не помогает, а этому хорошо учили. Вопросы бы позадавать, сопоставить ответы, да кого опросить-то?

Чичерин принялся размышлять, перебирая в уме прочитанное. И неожиданно почувствовал несуразность. Что-то в тетради цепляло. Еще в первый раз, читая, странное чувство ощутил, но события закрутили, и забылось, а вот сейчас вновь свербит.

Но что?! Арьергард танковой дивизии, что скоро может нагнать их маленький отряд? Нет, не то. Техника… личный состав… командующие… тоже нет.

Что-то имеется очевидное, о чем он знает наверняка.

На каждом передыхе лейтенант вытаскивал тетрадь и начинал пролистывать страницы. И наконец нашел! В описании действий немецких диверсантов из «Брандербурга» (правильное ли название, надо уточнить) имеется слово «рекогносцировка». Написано правильно, а Юрка всегда путался в этом слове. Арьергард, кстати, тоже правильно написан. И вообще – нигде нет ошибок! А Юрка их много делал. Чичерин бывало стыдил друга – почерк идеальный, а грамотность никакая! Тут же ни одной. Даже в сложных словах. Даже в незнакомых словах, хотя тут не уверен. Но факт – ошибок нет. Почерк несомненно Юркин, значит, писал он. Кстати, когда успел только? Надо помкомвзвода спросить, может, знает чего.

Лейтенант оглянулся – Степаненко шел позади, внимательно осматривая окрестности и держа «суоми» наперевес.

– Сержант!

Степаненко нагнал носилки и зашагал рядом.

– Сержант, ты ничего странного за Ви… за лейтенантом Петровым ничего не замечал? За два крайних дня.

– Ничего, товарищ лейтенант госбезопасности.

– Ты вот что, обращайся просто – командир. Значит, ничего странного?

– Ничего, командир. Разве что вчера, с самого утра никуда из своего кабинета до вечера не выходил, так часто бывало – выпили накануне, за Победу. А с утра никаких приказов не поступало, так он мне – занятия проводи, а сам заперся. А вечером к связистам сбегал, но ненадолго, минут на десять. Потом сразу в штаб к командиру сходил, а потом приказал машины готовить и поутру выдвинуться.

– Так… – задумался Чичерин.

Значит, весь день, вечер и, возможно, ночь Юрка писал, с перерывом на визит к связистам. Зачем, кстати? Если в райцентр звонить, так пара минут на соединение, возможно больше. А если абонент не на месте? И за десять минут толком не поговорить. Связистов опросить бы. И поскорее. Только топать еще долго…

– Черт, добраться бы быстрее!

– Да, – согласился сержант. – Жаль, машины раздолбало, давно бы на месте были.

Обе полуторки стояли за гребнем, но под снаряды попали. У одной прямое в кабину, у второй осколками разорвало все скаты, и мотор повредило. Из водителей уцелел только легкораненый красноармеец Голубев. Вон, впереди с дозором группу у развилки дожидается. Ждут командирского решения – налево или направо. Чичерин помнил карту и с местностью был знаком, но уточнить стоило. Следовало отдохнуть.

– Голубев, по какой дороге ближе?

– Ежели к штабу, то налево, правая – в расположение саперного батальона ведет и на десяток кэмэ длиннее. Мы из расположения именно по ней ехали. Не ахти дорога…

– Понял, спасибо, боец, – прервал красноармейца лейтенант. – Привал десять минут!

Носилки положили на землю. Чичерин встряхнул уставшими руками и полез было в планшетку за тетрадью, но его окрикнули:

– Командир!

Над двумя тяжелыми склонились бойцы. Третий ерзал на носилках, силясь посмотреть, что происходит. Лейтенант подошел ближе.

– Не донесли… – Степаненко поднялся и стащил пилотку с головы. – Тихо ушли ребята… эх!

С минуту постояли молча. Затем Чичерин шагнул к носилкам и присел.

– Как самочувствие, Маврищев? – спросил он у раненого бойца.

– Терпимо, товарищ лейтенант госбезопасности, – с трудом произнес тот.

– Крепись, боец, – кивнул Чичерин. – Тебе еще с немцами поквитаться надо.

Встал. Отвернулся. Плох Маврищев, и ничем не поможешь. Ни лекарств, ни бинтов. Донести бы…

Могилу выкопали быстро – песок. На дно нарезали еловых лап. Положили бойцов, лица прикрыли плащом. Сделали аккуратный холмик. Вместо памятника положили пилотку.

Встали вокруг. Помолчали. Сержант вдруг резко сдернул «суоми» и отсоединил диск. Глядя на него, лейтенант тоже достал пистолет. Разрядил, затем взвел курок. Щелкнули спуски оружия в последнем тихом салюте. Прогромыхала гроза.