Судьбы местного значения

Единичные кусты акации и выкошенная трава вокруг госпиталя. Хуже не представишь. Подобраться незаметно к корпусу сложно. Немцы во дворе галдят, а в здании тихо. Есть ли там кто, непонятно. Группа скучилась у крайнего куста. Наблюдали.

Корпуса госпиталя бревенчатые, но стоят на полуметровом каменном цоколе. До окон два с небольшим метра. Высоковато, сразу не допрыгнешь. Жаль, что Кузнецова плохо коммуникации здания знает. Опросили тщательно, хоть что-то выяснили. Вот то окно вроде как операционная, а напротив должна быть кладовка. И у нее в полу люк в цоколь должен быть, но Кузнецова не уверена.

Забрать парня проще с фасадной стороны, но там немцев полно. Вон, корма танка виднеется, и немцы с двигателем возятся. И еще грузовик какой-то. Незаметно не проникнуть, так что не вариант.

– Тащ капитан, – прошептал Красин, – вон продух, может, услышит дед и посоветует чего?

Действительно, в каменном цоколе имелись продухи. Если дед там, то подскажет – где этот чертов люк. Единственно что непонятно – если перед госпиталем немцев много, то почему вокруг корпусов никого. Или пока не успели свой орднунг сюда завести? Рискнем…

– Карасев, Тамарин, давайте мухой.

Два бойца метнулись к углу. Прижались спиной к цоколю. Затем один сцепил руки в замок и подтолкнул товарища к окну. Тот на мгновение застыл под окном, быстро заглянул и так же быстро скользнул внутрь. Выглянул, подал знак – все тихо. Еще два бойца метнулись к корпусу. Следом перебежал Лукин. Двое остались прикрывать.

Продух пядь на пядь размером был закрыт затычкой. Вынув ее, Лукин заглянул внутрь. Темно.

– Иван Андреевич? – тихо позвал капитан.

Тишина. Капитан еще раз позвал старика.

– Х-хто тут… – выдохнули из продуха.

– Свои, Иван Андреевич. Привет от Машутки-малютки…

Через минуту люк освободили от крупного мусора, перемещая его в стороны и стараясь не задевать стеклянные осколки. Внутри тоже пришлось повозиться с наваленным хламом. Перетащить через люк носилки с раненым не вышло, а привязывать его времени не было. Пришлось паре бойцов спуститься и вытаскивать раненого на руках. Следом передали носилки. Но укладывать сразу не стали, еще как-то через окно спустить надо. Носилки передали вниз и собрались передать раненого. Тем временем с цоколя пытался вылезти старик. Ему помогал боец, подталкивая снизу, сверху тянул другой. Грузное тело и негнущаяся нога очень мешала. Стоял громкий шорох и пыхтение. Один из бойцов, и сам Лукин, что вели наблюдение за немцами, шикали, но тише не выходило – слишком много мусора и стеклянного крошева.

Только удалось вытолкнуть старика, как оба наблюдающих тревожно зашептали:

– Внимание! Тихо!

Один из немцев, спрыгнув с крыла грузовика, где он копался в двигателе, направился к крыльцу.

– Michel, – сказали ему вслед, – nimm mehr lumpen.

Бойцам с раненым на руках пришлось отойти от окна и прижаться к стене у двери. Боец со стариком нырнули в кладовку. Другому бойцу пришлось скрыться за дверью кабинета напротив. Лукин метнулся в палату и, сдернув с койки смятую простыню, скомкал и бросил в проход. После чего встал за дверной косяк кладовки.

Немец вошел в здание.

– Oh, lappen!

Зазвенели стеклянные осколки. Немец явно поднял простыню и стоял, её рассматривая.

– Schmutzige…

Лукин скрипнул зубами. И чего ему не нравится? Тряпка как тряпка, и вовсе не грязная. Мятая, это да, и её хватит, чтобы оттереть руки всему отделению. Немец двинулся по коридору и, судя по шагам, направился аккурат в ту палату, где укрылась пара с раненым. Капитан следил за врагом через дверную щель – вот он, еще шаг и он увидит ребят с раненым. Лукин метнулся к немцу, зажал ему рот, подбив под колени, осадил на пол. Выглянувший из палаты боец всадил в грудь нож. Немец затрясся, не желая умирать, заелозил ногами. Начал биться. Еще несколько ударов ножом, и капитан, тихо матерясь, опустил тело на пол.

– Michel?! – Снаружи эта возня явно была услышана, и немцы насторожились. – Michel!

Несколько солдат с карабинами наперевес двинулись к зданию. Немец на мотоцикле направил пулемет на окна.

– Быстрее! – выдохнул Лукин.

Время поджимало, раненого спустили, не особо осторожничая, сразу на носилки уложив. Спрыгнули бойцы, подхватили носилки и бегом. Дед медлил, смотря на удаляющихся ребят.

– Иван Андреевич, спускайтесь.

Лукин уже перелез и сдвинулся, чтобы помочь старику.

– Не уйти мне, – покачал головой тот. – Не бегун я. А к германцам еще с империалистической большой должок имелся, теперяча и подавно. Вы уходите, и это… дай.

Уже у перелезшего бойца дед попытался вынуть из подсумка гранату. Лукин взглянул Яснопольскому в глаза и понял – не переубедить.

– Отдай, Клим.

– Французская ишшо, ладноть! – хмыкнул старик, получив гранату. – Это… идите, мужики, и не поминайте лихом!

Иван Андреевич развернулся и зашагал к выходу, с трудом перебрасывая негнущуюся ногу. Уже у выхода вытащил кольцо, прижал руку с лимонкой к сердцу, прикрыв полой пиджака.

– Хальт! – выкрикнул немец, встречая выходящего старика.