Судьбы местного значения

Яснопольский дышал тяжело. Шагать было трудно, зная – что впереди, но иначе он не мог. Перекидывая искалеченную ногу на ступень ниже, отпустил предохранительную скобу, негромко хлопнул капсюль. Немцы не насторожились. Потекли последние секунды. Иван Андреевич остановился, спустившись с крыльца. Посмотрел на Евдокию Михайловну – тело так и лежало у кустов.

– Уже скоро, Дуняша… – И на душе стало спокойно и легко.

Мотоциклист тронул свой «цундапп», намереваясь объехать корпус госпиталя. Остальные немцы настороженно приближались. Это хорошо.

– Wer bist du? – спросил немец, направив в грудь карабин.

– Смерть ваша! – ответил дед торжествующе. – Гореть вам в аду!..

Лукин успел миновать выкошенный луг. До кустов остались какие-то метры, как боец, прикрывающий отход, дал очередь за корпус. Взревел двигатель, из-за угла вылетел «цундапп» и воткнулся в акацию. Одновременно за зданием грохнуло, а потом немцы заголосили. Это прибавило прыти. Не дураки, сразу поймут и преследование начнут.

– Ходу! Ходу!..

Очередь и разрыв насторожили. Следом послышались выстрелы маузеров.

– Эх, тихо не вышло, – посетовал Дюжий, досадливо стукнув по колену. И тут же зубами от боли скрипнул. – Вот что, Маша, жди тут ребят, а я вон туда. Прикрыть ваш отход надо.

– А… – начала было Кузнецова, но сержант её перебил:

– Надо, Маша, надо!

И прихрамывая, полез на откос, где росла разлапистая ветла с толстым стволом.

Лукин и Карасев сбежали в лощину последними.

– Красин, Тамарин, – сказал капитан, – смените ребят на носилках. Где Дюжий?

– Позицию занял, вон у ивы.

Лукин посмотрел вверх и увидел Дюжего. Лицо серьезное. Сержант кивнул. Лукин, помедлив, тоже.

– Уходите, товарищ капитан госбезопасности, – сказал Карасев. – Мы прикроем.

– Хорошо, – кивнул Лукин. – Красин, Тамарин, Кузнецова, вниз по оврагу марш! – потом он посмотрел на сержантов. – Вы это, мужики, оттяните немцев вверх по оврагу, и уходите. На северо-западе, у излучины реки мы вас будем ждать до утра.

Сказал и быстро догнал носильщиков. Через минуту за спиной разгорелся бой. Несколько взрывов, короткие, но злые очереди, перестук карабинов, вновь взрывы…

В груди болело. Понимали мужики, на что шли. Но у излучины они будут их ждать. И надеяться…

Глава 6

Костер давно прогорел. Угли еле тлеют. Небо посветлело, но в чаще еще темно. Серые контуры деревьев вокруг и тела спящих бойцов. Устали ребята, сопят, похрапывают.

Глаза слипаются, но спать… нельзя спать – опять приснится…

Чичерин дотянулся до котелка, вода еще оставалась, теплая, но немного взбодрила. И вновь мысли о Витьке. Нет, лучше не вспоминать. Но такое захочешь, не забудешь. Страшная смерть…

Если бы не сержант, так и сидел бы в немом отупении, глядя, как немецкий танк двигается к мосту, размазывая гусеницами мертвых коров и людей…

А друга не видно. Слишком много навалило тел меж мостовых перил. Смог ли он добраться до обрыва и замкнуть цепь? И вдруг он видит Витьку. Он что-то говорит. Нет, ничего не слышно, далеко, и нельзя в канонаде боя ничего услышать. Можно только видеть. Можно ли увидеть крик? А вот можно!

«Взрывай, Юрка! Взрывай!»

Танк дополз уже до середины моста.

– Взрыва-ай! – отдалось в голове многоголосьем.

– Йы-ы-ы! – взвыли рядом. Тело пробило ужасным холодом. Стало до жути страшно.

Что-то сержант орал, дергая машинку к себе, но оглушенный лейтенант резко повернул ключ и навалился на ПМ-2, вдавливая её в песок[8]

.

Земля вздрогнула, и пришел оглушающий рев, после исчезли все звуки…

Невольный стон. Встрепенулся сержант. Осмотрелся, сонно моргая, уставился на Чичерина.

– Не спите, товарищ лейтенант?

– Да вот… – пожал плечами Чичерин. Получилось виновато и как-то по-детски.

Степаненко сел, потер лицо, затем глотнул воды из котелка.

– Этим нужно переболеть, и желательно быстро, – жестко сказал сержант. – На войне убивают, лейтенант. От этого никуда не денешься. Поминать и оплакивать будем потом. А сейчас надо воевать. С умом. Ты командир. И бойцы на тебя как на знамя смотрят…

А ведь прав сержант. Если б не он…

…В ушах стоял звон. В глазах троилось. Тошнило. Все болело, будто взяли за шиворот и шваркнули об землю со всей дури. Неужели так с двух ящиков бабахнуло? Или в быки больше взрывчатки заложили? Чичерин осмотрелся. Рядом бойцы еле шевелятся и беззвучно рот разевают. А что там немцы? Не успел лейтенант приподняться и посмотреть на тот берег, как сверху начали падать кровавые ошметки. Люди шарахались от них, как от гранат. А лейтенант не мог оторваться от коровьей головы, частично без шкуры, без одного рога и без челюсти и с единственным глазом. Говядина лежала на бруствере, и казалось, что мертвый зрачок пронзает лейтенанта насквозь.

Позади кого-то вывернуло. Лейтенант вздрогнул и оглянулся. Степаненко утирал рот, косясь на нечто у толстенной сосны.

– Не… смотри… командир… – выдохнул сержант между спазмами. – Там…

Чичерин взял себя в руки и повернулся к мосту. Но все же взгляд задержался на говядине…