Судьбы местного значения

– Не шали! – крикнул Бесхребетный, осторожно заглядывая внутрь.

В ответ прострекотала очередь. Все пули ушли в небо. Вот ведь ситуация – просто так с тела кобуру не снимешь. Стянуть тело и разжиться пистолетом? Тогда танкист точно задраится.

Послышался гул техники. Оглянувшись, Семен выругался – судя по приближающемуся облаку пыли, идет колонна, и крупная. Немец тоже понял – спасение рядом, и принялся громче орать и стрелять через проем люка. Бесхребетный досадливо сплюнул, выхватил «колотушку», снял колпачок и дернул шнур. Гранату кинул в башню и, прихватив ранец, прыгнул вниз.

Панический крик обреченного, взрыв, и сильный толчок в спину. А в ранце ничего кроме початой пачки галет и упаковки с шоколадом не нашлось…

Семен понял, что проснулся. Небо уже посветлело. Было свежо и тихо. Даже канонады не слышно. Полежал. Даже удалось вновь задремать, как протяжный петушиный крик разбудил окончательно…

Дверь отворилась и, пригибаясь под низкой притолокой, в сруб зашел старшина. Комаров держал в руках котелок и четвертину ржаного хлеба.

– Доброе утро, хороняка! – поздоровался он.

– И тебе здорово, – кивнул Семен, поднимаясь.

– Вот, завтрак тебе принес, – и старшина протянул котелок с ломтем хлеба.

Внутри оказалась та же «шрапнель», холодная, хоть не пригоревшая, но хлеб был свежим и пах просто чудесно. Семен с жадностью накинулся на еду. Пока он ел, старшина свернул козью ножку и закурил.

Когда котелок опустел, старшина отцепил от ремня флягу и протянул её Семену. Тот глотнул, удивился содержимому и приложился еще.

– Спасибо, – кивнул Семен, протягивая флягу старшине. – С чего такая щедрость?

– За то, что промолчал, – хмыкнул старшина. – И за урок, что ты с сержантом нам преподал. Слышал, что ночью творилось?

Следом Комаров поведал, что ночью дозоры заметили шевеление в кустах. И выдвинутое к самому болоту охранение смогло перехватить немецкую группу. В завязавшейся рукопашной бойцы часть немцев перебили и смогли отойти, прихватив одного раненого немца. А потом с немецких позиций ударил пулемет…

– Жаль, «языка» не донесли, – посетовал Комаров, – сдох, зараза, а то бы прояснил по тебе, раз командиры не верят.

– А ты, стало быть, веришь?

– Верю! – стукнул старшина кулаком об колено. – Я ведь в армии шестой год. По виду и ухватками видать – что свои. И трофея вы справного принесли, и вид имеете – что верится…

– Воевал?

– Финская, – ответил Комаров. – А ты? Тоже, видать, воевать приходилось.

– Нет, в финскую не довелось, но повоевал. Где – не спрашивай. Подписку давал.

– Даже так? Хм…

Минуту оба молчали.

– А наш политрук батальонный, чего на тебя так взъярился?

– Дела давние, – отмахнулся Семен. – Давно его знаю, пакостить уж горазд. И все умными словами складно объясняет, да толку от того… а-а-а, – махнул рукой в сердцах, – не спрашивай лучше. Ведь тоже на карандаш возьмет. Ты лучше поясни – что там произошло, что политрук ко мне бешеным зверем примчался?

– Сам не знаю. Он как на тебя с утра глянул, так к ротному сунулся. Что там было – не знаю, но спорили громко. Затем политрук вышел. Довольный. И в штаб убыл. А вечером прибежал уже злой. Кликнул ротного и к тебе.

Семен в раздумьях почесал затылок – ситуация не прояснилась. У Мануилова поддержка имелась в виде родственника в политотделе армии. Вот и думай, голова, к чему готовиться. Ясно, что выбор невелик, и варианты не радуют – все одно хреновей другого.

* * *

Бой в городе стих. Иногда слышались короткие очереди и одиночные выстрелы. В паузах становилось так тихо, что Николай и Маша переглядывались. Когда стреляли, Дюжий прислушивался и мрачнел. Девушка тревожно смотрела на сержанта.

– Из маузеров бьют, – пояснил он, вздохнув. – Отошли наши, видать…

Вновь несколько выстрелов и взрыв, на гранатный похожий. Сержант насторожился – звук пришел вроде как со стороны госпиталя. Но потом стало понятно – где-то на окраине стреляли.

– Ты окрестности хорошо знаешь? – спросил Дюжий.

– Город знаю, а так нет. Тут тетя живет, гостила у нее. А я из Коврова.

– Жаль, провела бы нас тайными тропами… – сержант поморщился, ногу постоянно дергало.

– Болит?

– Терпимо…

Ответил вроде не зло, но с досадой. Не то, что ранен, а то, что приходится сидеть, когда товарищи воюют. И вовсе не больно…

Госпиталя из оврага не видно, для этого надо по откосу сквозь заросли ежевики продраться, обойти ивняк, миновать грунтовку, ограду, пройти по выкошенной лужайке…

К корпусам отправился капитан и шестеро бойцов, а раненого сержанта оставили девушку охранять.

В овраге, заросшем ивняком, лопухами и ежевикой, царит прохлада. Земля влажная, копни чуть и родничок забьет. Ключик имеется, но ниже по оврагу. И уходить придется именно так, и ничего, что балка направлена на северо-запад, откуда немцы удар нанесли. Зато под прикрытием заросшего ручья можно проскользнуть незаметно. Под самым носом у немцев.

– Важная птица твой Феникс, – тихо сказал Дюжий, вспомнив, как товарищ капитан подпрыгнул после тех слов.

– Он наш, он советский человек!

– Да знаю я. Только бы вытащить этого «феникса» тихо, без боя…

Дюжий вздохнул и вновь потер ногу. Не бегун…