Суд праведный

Присяжный поверенный внимательно глянул на парня:

— Будем надеяться, молодой человек… будем надеяться!..

— Может, отобедаете у нас? — переборов неловкость, предложил Пётр.

— Благодарствую, — покачал головой Озиридов. — Обедом я обеспечен, но вот если молочка, самую малость…

— Конечно! — обрадовался Пётр. — Сейчас принесу.

Озиридов, подставив лицо солнцу, зажмурился. Боковым зрением он видел, как сквозь толпу крестьян к избе сельского схода проталкивался его бывший университетский приятель Коленька Симантовский. Чихнув, Озиридов полез в карман, достал портсигар, неторопливо открыл его, выбрал папиросу и постучал ее мундштуком по крышке портсигара, украшенной затейливой монограммой. Затем так же неторопливо он принялся раскуривать папиросу, совершенно не замечая раскинутых для объятий рук приближающегося к крыльцу учителя.

Озиридов отвернулся, пыхнул ароматным дымом и услышал:

— Ромуальд!

Сделав еще одну затяжку, он оглянулся, скользнул взглядом по толпе, но глаза его не видели Симантовского. Вот он стоит перед ним, руки его безвольно и растерянно опущены, лицо иссечено преждевременными морщинами, но Озиридов его не видит. Посмотрев на сизый столбик пепла, выросший на папиросе, Ромуальд Иннокентьевич аккуратно его стряхнул.

— Ромуальд… — уже ни на что не надеясь, чисто механически повторил Симантовский.

Вскинув брови, Озиридов взглянул, наконец, на посеревшие скулы учителя.

— Простите, — холодно отчеканил он. — Не имею чести знать

— Пойми, Ромуальд, — срывающимся голосом проговорил Симантовский. — Я не хотел… так получилось…

Озиридов поджал губы, процедил:

— Потрудитесь избавить меня от вашего общества. Не имею чести вас знать.

Лицо Симантовского покрылось свинцовым налетом. Крестьяне, стоявшие поблизости, смолкли, начали оглядываться. Неловко повернувшись, Симантовский побрел прочь.

Ромуальд Иннокентьевич отвернулся и вновь замер, подставив лицо солнечным лучам.

7

Нервно впившись худыми пальцами в край стола, присяжный заседатель, а по роду службы помощник управляющего кабинетским имением, поджал и без того тонкие губы.

— Нет уж, позвольте, господин инженер! — распаляясь все больше и больше, выкрикнул он. — Никаких противоречий я не усматриваю! Подумаешь, что раньше говорил, что не убивал! Знаю я нашего крестьянина, и, надеюсь, лучше вас. Как бараны! Упрутся, и все тут! А под давлением доказательств-то сознался, не выдержал.

Путеец, впервые, кстати, попавший в число присяжных, возразил:

— Но ведь он даже не знает, где лежал труп!

Остролицый старшина присяжных заседателей постучал карандашом по столу:

— Спокойнее, господа, вас же могут услышать.

— Извините, — коротко кивнул помощник управляющего. — Тем не менее, я убежден, все это всего лишь форма самозащиты, так сказать, попытка уйти от ответственности.

— Вопрос спорный, — раздумчиво произнес старшина. — Честно говоря, не вижу я в этом Белове убийцу, который решился бы не сознаться. Я уж повидал всяких… Такие, как Белов, — обязательно сознаются.

Почтовый чиновник обрадованно взмахнул длинными руками:

— Всё верно! Он так и сделал!

— Так, да не так, — прищелкнул пальцами старшина. — Если бы он сразу признался. Я бы поверил…

Маркел Ипатьевич Зыков сидел прямо, он словно набрал в рот воды, никто от него пока и слова не слышал.

— Ждите, признаются! — усмехнулся помощник управляющего, и его желтое лицо приняло выражение, свидетельствующее о том, что продолжать столь бесцельный спор он не намерен.

— Много еще в народе притворства, — сокрушенно покачал головой фельдшер. — Огурцов свежих с молоком натрескаются, начинают в лопухи сигать, а крику-то! Холера, дескать… Однако снисхождение даже к такому мужику иметь надо. Человек ведь как-никак, все мы от одной обезьяны произошли, вроде как и родственники.

— Ну, что-то вас, батенька, не туда понесло, — остановил его старшина.

Фельдшер честно выпучил глаза:

— Я же серьезно. Надобно снисхождение проявить. Правильно защитник говорил. У каждого у нас дети…

Аптекарь подслеповато подался вперед:

— Это с каких пор вы, уважаемый, детьми обзавелись? Мне помнится, с утра в холостяках ходили. Хи-хи!

— Хи-хи! — сердито передразнил фельдшер. — Вот вашу бы Настеньку изнасиловали, посмотрел бы я на вас!

Аптекарь от возмущения поперхнулся.

— Господа! Право! Не в такой же форме пикироваться, — развел руками старшина. — Давайте по существу. Перед нами поставлены вопросы. Мы должны на них ответить.

— А ежали по существу, — подал голос краснолицый колыванский прасол. — Я эфтаких краль знавал. Посверкают глазищами, кое-чем повертят, аж дух заходится. Вскружила голову старику, вот и вышла оказия. Энто как еще повернуть! Мужик-то Кунгуров был богатый, вот она, наверное, и задумала ободрать его как липку, а заодно и приданое себе сколотить. Знаем мы эфтаких, — покрутил прасол возле уха растопыренной пятерней.

Пузатый председатель кредитного товарищества повернулся к Зыкову:

— Ты-то как полагаешь, Маркел Ипатич? Тебе-т видней, всё ж из одного села. Белов-т из каковских будет: старожилец, али переселенец?

— Переселенец, — не шевельнувшись, отозвался Зыков.