Строговы

Матвей сидел, опустив голову. Привет Беляева, посланный с Антоном, поднял в нем такие чувства, которые трудно было высказать. Он сознавал только одно: Беляев дорог ему сейчас не меньше, чем тогда, давно, когда он, рискуя своей головой, позволил ему организовать собрание в тюремном бараке, а затем совершил, пожалуй, самое дерзкое дело в своей жизни — вывез Беляева из тюрьмы на глазах у всех в коробе со снегом.

3

В самом конце строговского огорода, где на узкой полоске нераспаханной земли росло несколько березок и черемуха, Матвей и Антон лежали в тени на мягкой траве. От влажной земли, никогда не просыхавшей у самых корней кудрявого черемухового куста, пахло сыростью. Жужжа, над ними проносились толстые полосатые шмели, отяжелевшие от хорошего взятка на белом диком клевере; трепетавшие от легкого ветерка листья шелестели то громче, то тише.

— Ну, служба, рассказывай все по порядку, да смотри чего-нибудь не пропусти, — сказал Матвей, лаская взглядом старого друга. — Давно я уже ни с кем не разговаривал. Считай с той поры, как Ольга Львовна была. И скажу тебе по совести — с этим проклятым кедровником измотался, а сегодня прямо готов был избить мужиков.

Антон снял серую шляпу; прищурившись, взглянул на солнце. Матвей заметил, что морщин на лице у Антона прибавилось и стали они глубже и подвижнее.

— С этого-то, служба, я и хочу начать, — оживленно заговорил Антон. — Рассказать тебе о своей жизни еще успею. А вот это дело не терпит.

Матвей взглянул на него. И были в этом взгляде и вопрос и недоумение. После разговоров с мужиками судьба кедровника казалась решенной. Антон понял взгляд Матвея и сказал:

— Кедровник надо удержать. Понимаешь?

— Легко сказать! Как? Ты думаешь, я не ломал голову над этим?

— Ломал ты голову один — давай теперь будем думать вдвоем. Ну, говори, о чем толковал с мужиками?

Матвей стал рассказывать. Антон слушал, лежа на спине и закинув руки за голову. Вдруг он поднялся и заговорил — быстро, резко, словно сердясь:

— Неправильно действуешь, Матвей! Куда ты зовешь мужиков? На вооруженное восстание? Так они за тобой и пошли! Калистрат Зотов тебе правильно говорил; постреляют солдаты баб, ребятишек, кедровник все равно отберут силой, а вас, зачинщиков, переарестуют и на каторгу закатают…

Антон помолчал и через минуту, снова растянувшись на траве, заговорил более мягко:

— В пятом-то году, как думаешь, отчего революцию подавили? Думал об этом? Там, в городах, рабочие за оружие взялись, кое-где и власть свою, рабочую, уже начали ставить, а от деревни поддержки не было. Сам знаешь — в некоторых губерниях мужики громили барские дома, помещичьи земли захватывали, ну все же до конца с рабочим классом не пошли. А главное, солдат — значит, свой же брат мужик — вооруженное восстание не поддержал. И не поддержал потому, что понимания настоящего у него не было, все еще на царя-батюшку надеялся. А ты тут вздумал сразу мужиков с ружьями на солдат вести. Ничего из этого не выйдет!

— Так как же ты думаешь удержать кедровник, ежели его солдаты охраняют? — терпеливо дослушав Антона, спросил Матвей.

— К этому-то я и веду, — сказал Антон и приподнялся на локте. — Ты вот воевать собрался, а даже не знаешь намерений противника. Первым делом надо разузнать, какую словесность проходили солдаты с офицером, к чему их готовили перед отправкой сюда. Может, и верно только для острастки присланы, а стрелять не будут.

— А если все-таки будут?

— Тогда действуйте иначе. Попытайтесь уговорить народ не наниматься к Юткиным и Штычковым на шишкобой. Они со своими работниками мало что сделают, а солдаты постоят-постоят — да и уйдут. Тогда уж не зевайте, и кедровник опять за вами останется… Вот так-то на малых делах и организуй народ… А когда надо будет опять рабочую революцию поддержать, тогда-то уж смело берись за ружье!..

— А ведь дело, Антоха, советуешь…

— От опытных партийных людей ума набрался.

В это время в огород вошел дед Фишка. Увидев Матвея и Антона, он догадался, что они сошлись для беседы наедине, и, боясь помешать им, заторопился ко двору.

— Дядя! — окликнул его Матвей.

Дед Фишка остановился, оглянулся: Матвей рукой поманил его к себе.

— Может быть, старик что-нибудь посоветует, — сказал он тихонько Антону.

Обламывая на ходу хрупкие капустные листы, дед Фишка, молодо сверкая глазами, спросил:

— Ты, Матюша, звал меня?

— Звал, дядя. Садись-ка, поговорим.

Старик быстро опустился на траву.

Матвей рассказал ему, зачем он позвал его. Дед Фишка, явно польщенный этим, встал на колени и, поглядывая то на племянника, то на Антона, нерешительно начал:

— Есть, Матюша, у меня на уме одна уловка…

— Ну-ка, скажи, дядя, скажи, — чуть подмигнув Антону, подбодрил его Матвей.

— С солдатами, Матюша, надо снюхаться.

— Верно, дед Фишка! — воскликнул Антон, а Матвей в изумлении только развел руками. Потом спросил:

— Ну, а как ты думаешь снюхаться? Ведь они дальше дороги никого не пускают.

Дед Фишка хитро усмехнулся:

— А я не пойду к ним, Матюша. Я так, Матюша, хочу все обстроить, чтоб они сами ко мне пришли.