Строговы

Но Калистрат Зотов принялся с горячностью оспаривать Мартына:

— Они такую покажут острастку, что своих родных не узнаешь! Народ в кедровник пойдет скопом. Будут тут и малые и большие. Раз-два залпом дадут — и не встанешь. Тогда народ нам спасибо не скажет. Как хотите, мужики, а я на такое дело не пойду. Пропади он пропадом и кедровник этот!

Мартын опустил голову. Мужики хмуро молчали, выжидающе смотрели на Матвея, ожидая, что он скажет.

— Плохие дела, — задумчиво проговорил Матвей. — Сегодня кедровник отберут, завтра с распаханной земли к черту сгонят… Думается мне, прав Мартын, — больше для острастки привезли солдат. Ну и то надо сказать: разве поднимешь теперь народ на шишкобой? Раз вон даже Калистрат…

— За себя я ничуть не робею, — перебил Калистрат Зотов, — если и убьют, так убыток небольшой. Да ведь народ загубим, Захарыч!

— Так что же, мужики, неужели отступимся без борьбы? — спросил Матвей.

Мужики толковали до ужина и разошлись, так ни до чего и не договорившись.

2

Солдаты стали биваком на опушке кедровника, на таком месте, которое было видно с дороги.

В воскресенье мужики съехались в село, и Матвей еще раз попытался убедить их, что отступать от кедровника немыслимо. Но они в ответ на все его уговоры твердили одно:

— У самой дорожки, Захарыч, выставились, куда там идти!

Матвей пришел домой, в душе негодуя на мужиков. Анна по его виду поняла, что надежды мужа не оправдались.

— Конец? — спросила она, приглядываясь к мужу.

— Конец, — сказал Матвей и тяжело опустился на лавку.

Привалившись спиной к стене, он устало закрыл глаза и задумался. Анна посмотрела на его вспотевшее лицо и про себя ужаснулась: Матвей выглядел совсем стариком. Щеки его одрябли, короткая русая бородка подернулась проседью, глаза ввалились. Не старела только шея. Она была такой же по-мальчишески нежной, как и двадцать лет назад.

— Пошел бы на кровать да и заснул на часок. Ты и ночь-то все что-то ворочался да бормотал, — ласково сказала Анна.

Матвей открыл глаза, посмотрел на нее задумчивым взглядом.

— Нет, спать я не хочу. Жалко вот, труды пропали.

В избу влетел Максимка.

— Тятя, тебя на дворе какой-то барин спрашивает! — крикнул он. — В щиблетах, в шляпе…

— Да это кузьминский приказчик, наверное… черти носят, — недовольно проговорила Анна.

— Нет, мама, тот черный, чисто жук, а этот рыжий, — замотал головой Максимка.

— Ну, пойдем, пойдем. Посмотрим, что там за барин. — Матвей неохотно поднялся и вышел вслед за Максимкой.

Через минуту Анна услышала радостные возгласы Матвея и чей-то зычный голос. Она выбежала на крыльцо. У крыльца, обняв друг друга, стояли Матвей и Антон Топилкин. Изумленный Максимка смотрел на них, опустив руки и широко раскрыв глаза.

— Вот тут кто! Антон Иваныч! — воскликнула Анна, радуясь почему-то появлению Антона.

Здороваясь с Антоном, осматривая его с ног до головы, она подумала: «Веселый мужик! И за что я его раньше Не любила?»

Матвей глядел на Антона ласковыми глазами и, улыбаясь, говорил:

— Ты, черт рыжий, приоделся, важный стал. Максимка вон за барина тебя принял.

— Неужели это Максимка такой? А ведь я думал — это Артем! — с улыбкой посматривая на Максимку и поглаживая свою огненно-рыжую бороду, сказал Антон.

— Хо, брат! Артем такой вымахал, что хоть правофланговым ставь, — засмеялся Матвей. — Ну, пошли в избу, пошли.

Они скрылись в избе, а Максимка пустился в огород сказать деду Фишке о появлении гостя, которого отец обнимал от радости, потом назвал «рыжим чёртом» и сейчас увел в избу угощать.

Пока пили чай, вспоминали о прожитом. Вскоре пришел дед Фишка, потом Агафья, и разговор сам собою перекидывался с пятого на десятое. Агафья вытащила из ящика когда-то припрятанную бутылку водки, я ее не торопясь распили. Антон с одинаковым интересом слушал все, что рассказывали: о потере пасеки, о трудной жизни, о борьбе за кедровник.

Немало интересного рассказал и сам Антон, Он прожил в ссылке, в глухой деревушке Нарымского края, около пяти лет, несколько раз тайком на лодке ездил к Беляеву в гости, а когда окончился срок ссылки, заезжал к нему попрощаться. Зная, что он собирается побывать в Волчьих Норах, Тарас Семенович попросил его кланяться всем Строговым, передать им горячий привет. То, что Беляев и в ссылке не забыл старых друзей, всех очень растрогало, а Агафья даже прослезилась.

— И скажи, какой человек! За народ, значит, муку принимает… — Она рукой размазала по лицу крупные слезинки и, посмотрев на Матвея, добавила: — А ты бы, Матюша, взял бы да и отписал ему про нашу жизнь…

— Мне он с первого разу понравился, — заговорила Анна. — Помню, приехал с этим, с черным, дай бог ему царство небесное, с Федором Ильичом Соколовским, к нам на поля. Сели мы ужинать, а он большой, какой-то неловкий, я говорю: неудобно, мол, без стола-то. А он, как сейчас помню, засмеялся и говорит: «Ничего. Мы тоже не из бар».