Стременчик

– Видите, милостивый пане, что экспедиция в Венгрию улыбается вам и притягивает.

– А, да, – воскликнул король, внезапно грустнея, – но как подумаю о женитьбе, о сиротах, о проклятии и злоречии, которое падёт на меня, знаете, я отказался бы даже от поездки, чтобы быть свободным от этого ярма.

Юноша вздрогнул. Эти первые признания Грегору, неожиданные для него, раскрыли ему глаза. Он теперь иначе глядел на своего воспитанника. До сих пор он не знал его хорошо и считал ребёнком, проявился для него в нём человек.

Потом магистр внимательно присматривался к его поведению с матерью и епископом, но никакой перемены в нём заметить не мог. Казалось, что Владислав смеялся над ними, перед матерью и опекуном терял отвагу и открыто им не признавался, что думал.

На дворе тем временем весело развлекались и принимали венгерских панов. Епископа Сегедына угощал Збигнев, а венгерский прелат имел время привлечь Олесницкого на свою сторону, выставляя ему нужды всего христианского мира и возложенные ему на плечи надежды.

С каждым днём Збигнев склонялся к тому, чтобы принять корону и дать дельную помощь венграм.

Когда это происходило, а наш Грегор, всегда стоя в стороне, не вмешивался активней в оба лагеря, которые вырисовывались при дворе, королева, увидев его однажды вечером, молчаливо сидевшего в тёмном углу, спросила:

– Расспросите Владислава, он хмурый, что с ним? Я хотела бы видеть его счастливым. Всё идёт удачно? Не знаете причины, почему мой ребёнок погрустнел?

– Милостивая пани, – сказал осмелевший магистр, – может, потому, что уже не чувствует себя ребёнком.

– Что это значит? – прервала, краснея, Сонька.

– Вы как мать можете его расспросить, я чужой, – сказал магистр.

– Вы ни о чём не знаете? – спросила королева.

– Только догадываюсь, что молодому пану, благородного сердца, быть может, не хочется вдове, которая старше, чем он, навязываться, как пан и муж. Среди венгров кружат вести, что вдова только вынуждено согласилась разделить корону, что-то могло дойти до короля. Спросите его! – сказал Грегор из Санока.

Королева, легко теряющая терпение, покраснела, слушая, и ударила ногой по полу.

– Плетут предвзятые байки! Не может быть, чтобы Эльза его не хотела. Есть ли на свете женщина, которая могла бы оттолкнуть Владислава! Красивейшего, благороднейшего короля нет на земле. Это жемчуг!

– Да, милостивая пани, но дети матери дороже жемчуга, и вы это лучше всех знаете.

Королева Сонька задумалась.

– Вы его расспросите, – сказала она.

– Не имею ни права, ни умения для этого, – сказал Грегор, – он плохо бы воспринял, что вмешиваюсь в дела.

Пожав с неприязнью плечами, королева отступила на шаг и вернулась назад.

– Значит, и вы, наверное, слышали, – сказала она, – что плетёт эта венгерская чернь. Но это чернь и слуги. Ни епископ Ян, ни Оршаг, ни авторитетные послы никогда о том не вспоминали.

– Они не могли говорить против себя, – добавил Грегор.

– Вы в это верите? – сказала королева.

– Мне кажется вероятным, что мать защищает интересы ребёнка. А если родит сына?

Не дождавшись конца, Сонька резко воскликнула:

– Не может это быть! Не может! У неё были две дочки, сына иметь не будет!

Грегор невольно усмехнулся.

Королева Сонька, как обескураженная, гордо ушла, беседы уже не продолжая. Грегор удалился в свой угол.

С живым нетерпением ожидали гонца из Венгрии, который должен был дать знать об ожидаемой вскоре развязке.

С минуты на минуту ждали решительной новости, которую и венгерские послы, и королева ждали с тревогой.

Один епископ Ян Сегедынский утверждал заранее, что если бы даже на свет появился сын, это не могло бы поколебать выбор короля Владислава. Уделы австрийский и венгерский были заранее предусмотрены и предназначены для него.

Польский король должен был одновременно стать венгерским.

Наконец однажды ночью в замковые ворота постучали.

Стража, спросив пароль, узнала, что прибыл так давно ожидаемый гонец. В Вавеле все спали, разбудили только маршалка двора, Рытерского, а тот с письмом и словесным донесением пошёл к Грегору из Санока, у которого ещё горела лампада, потому что учёный корпел над книгами.

Рытерский пришёл спросить магистра, что делать, следовало ли разбудить королеву ради посланца из Венгрии?

– Милый пане, – сказал, вставая из-за пюпитра магистр, – ежели имеете что-то хорошее ей объявить, разбудите, ежели плохое, не спешите. Всё равно заранее узнает. Что же принёс гонец?

Рытерский передёрнул плечами.

– Родился посмертный сын Альберта!

– Сын! – выкрикнул Грегор. – Вам незачем будить королеву.

– Да, – ответил маршалек, – новость не будет желанной, но трудно этому помочь…

Таким образом, Грегор одним из первых узнал, что судьба, которая всегда людям наперекор приносит то, чего не желают, дала Елизавете сына после смерти отца. Для бедной вдовы было это утешением, для королевы Соньки – великой заботой!

Чуть день каморник короля, который с рассветом вставал и шёл осматривать своих соколов и коней, прибежал к Грегору. Владислав вызывал его к себе.

Он нашёл его в утреннем наряде.