Страсть и надежда

— …Мне было нужно время, чтобы забыть все старые Ссоры. Но!.. Честное имя человека стоит несоизмеримо больше старых обид! Все.

— И это правда? — спросил Форс, попивая аперитив.

— Да.

Леонид Вячеславович внимательно посмотрел на Антона.

— У тебя, случайно, восемьдесят тысяч рублей не найдется?

Антон замялся. Нормально — старик совсем обнищал. А еще супер-адвокат!

Одолжить, что ли?

— Зачем?

— Да так, штраф по статье о даче заведомо ложных показаний заплатить. А если не найдется, тогда займешься, ты братец, исправительными работами сроком от года до двух! Тебе все ясно?

— Нет… Да… А что?

— Как тебе это вообще взбрело в голову? Бред весь этот?!

Весь Астаховский лоск мигом слетел с Антона. Он опять превратился в позор семьи — запуганного двоечника-неумеху.

— Ну один хороший человек попросил, я не смог отказать… Мы с ним в ссоре, хотел сделать ей, то есть, ему, человеку этому, приятное…

— Понятно. Кажется, я даже догадываюсь, кто этот человек… Ладно, будем считать, что этого разговора не было. А "этот человек" у меня еще получит! Хотя… Пусть подождет, помучается. Чтоб хорошенько запомнила.

Светке — не звонить. Понял?

— Да. Леонид Вячеславович, а что же мне делать?

— Ничего! Выпить сейчас стакан минералки. А потом валить домой, чтоб хорошо выспаться. И быть хорошим помощником для Папы Карло Астахова.

Деревянный ты мой мальчик. Будет звонить Светка — не отвечай. И главное — чтоб в суде я тебя не видел! Все, именем Тарабарского короля: приговор окончательный, обжалованию не подлежит! Гудбай!

Глава 34

И снова судебное заседание. Как же быстро ко всему привыкаешь.

Признаться, уже весь зал чувствовал себя профессионалом в этом деле.

Вошел секретарь, объяснил, что нужно встать, потому что суд идет. Потом пришел судья. Открыл заседание. Спросил, какие свидетели имеются у защиты.

Форс заявил двух:

Пименова Павла Павловича и Астахова…

Тут Кармелита и Света радостно переглянулись.

…Николая Андреевича.

Свете захотелось закричать: "Папа, ты ошибся! Астахова Антона Николаевича".

Но, посмотрев на отца, Света поняла, что он не ошибся. И все идет по плану. Только по его плану, а не по тому, что придумали они с Кармелитой.

— Где Антон? — зло спросила Кармелита.

— Не знаю, но он обещал прийти.

— Он нас обманул!

— Кармелита, но, может быть, Антон еще придет… Давай подождем!

— А с отцом ты на эту тему разговаривала?

— Нет. Он дома вообще никогда о работе не говорит. Но я договорилась об их встрече с Антоном.

— Антону звонила?

— У него телефон отключен. Я думала — на суд настраивается.

— Ясно. Все. Теперь Максиму точно конец!

Как Кармелита ни сдерживала себя, но из глаз выкатилось по слезинке.

* * *

А Форс реализовывал свой план на сегодня.

— Первым свидетелем защита вызывает Пименова Павла Павловича.

Палыч вышел к трибуне, оглядел ее деловито, подумал, что подправить бы неплохо, а то вот направо покосилась. А, ну правильно, там же шуруп вылетел!

Сюда б отверточку.

Но Форс прервал его конструктивные мысли.

— Гражданин Пименов, вы сами заявили себя в качестве свидетеля, поэтому я предоставляю вам слово.

— Ну… Я хочу сказать… да… я хочу выступить в защиту Орлова.

— Что именно вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что Максимка… гражданин Орлов, не виновен.

— Протестую! — вскочил Чугаев.

— Принято, — сказал судья. — Свидетель, это голословное заявление.

Приведите какие-нибудь факты…

— Есть у меня и факты, и аргументы тоже. Во-первых, Максим пацифист…

— Палыч, не ругайся, — крикнул кто-то из зала. Люди засмеялись. Судья призвал всех к порядку.

Все прислушались. Порядок восстановился.

— Да-да, и ничего смеяться. Помню, Максим мне говорил о полнейшем, так сказать, неприятии к оружию. Фактически, абсолютному. Я ему как-то говорю: что ж ты ночью через весь город один идешь. Хоть бы трубу железную взял. У меня там, в котельной, обрезков этих… А он пацифист. И, стало быть, вообще не имеет права браться за оружие.

Чугаев выслушал все это с улыбкой:

— Пал Палыч, Максим Орлов пойман с поличным. Это, извините, факт. Есть свидетели. И если вам больше нечего сказать, то…

— Как нечего. Мне есть, чего сказать. Дело в том, что Максим… Он не способен ни на какую агрессию вообще, в принципе.

Судья вмешался в разговор:

— Павел Павлович, ваши слова ничем не подкреплены. Понимаете?

Припомните, что вы можете сказать о том дне, когда произошло покушение на жизнь гражданина Милехина.

— Да ничего не могу сказать… Кроме того, что в гостинице трубу прорвало.

— Тогда зачем вы пришли сюда? В суд?

— Как зачем? Чтобы сказать, что Максим невиновен.

— Павел Павлович, вашей веры в невиновность гражданина Орлова недостаточно. Понимаете, нужны факты…

— Да я понимаю. Но поймите и вы меня. Ведь беда грозит хорошему человеку.

И так Палыч искренне это сказал, что все притихли. И даже Чугаев задумался. О деде своем, которого в 39-м совершенно зря шлепнули. То есть по бумажке, присланной домой, он, конечно, умер от воспаления легких в 43-м. Но на самом деле — шлепнули в 39-м. Петр Архипович в архивах узнавал…

— Эх, Павел Павлович, — сказал в сердцах судья. — Если бы заранее знать, кто хороший, а кто плохой…