Страсть и надежда

— Я, между прочим, чту трудовой кодекс, — сказал Николай Андреевич, отпивая мелким глоточком восхитительно горячий и просто восхитительный кофе. — Всякий работник имеет право на отдых!

— Да. Только я своим правом на отдых мешаю вам реализовывать ваше право на труд.

Ну, дела… Ему в ней нравилось все — как шутит, как говорит, как работает. Кстати, как варит кофе, что тоже немаловажно.

— Нет, все наоборот! Благодаря вам у меня есть две свободных минуты.

Мм… Какой кофе! Именно такой я и люблю. Ну что, расскажи мне свой секрет.

— Какой?

— Как вы варите такой хороший кофе? Олеся заулыбалась.

— Это большой секрет, но вам я открою. Нужно экономить воду и не экономить — кофе…

Астахов хотел расхохотаться, но в комнату вошла Тамара. И ему стало не до смеха.

* * *

Следователь Бочарников знакомился с делом Максима Орлова.

Прежде всего, ружье. Тульское старинное. Интересно. Нужно будет его "пробить" по другим делам. Дальше — особые приметы: выгравирована надпись.

Как тут?

"Мандар ханцы катар о Дел май бут".

Красиво. У Андрея Александровича уже как-то были дела, связанные с зубчановскими цыганами. И он сразу определил, что надпись цыганская. Дел — это, кажется, Бог. То есть какое-то пожелание. Ружье — хороший подарок мужчины мужчине.

Так, если предположить, что стрелял Максим, то получается совсем интересно: он хотел убить цыгана из цыганского ружья.

А почему нет?

Вполне логично, чтобы отвести от себя подозрения. Мол, я тут ни при чем — это все ай-нэ-нэ-разборки. Только время для стрельбы уж больно идиотское выбрано — среди бела дня, когда трудно сбежать незамеченным.

На самого-то Максима, между прочим, покушались глубокой ночью. А тут…

Ведь чего проще — дождаться вечера, когда все совсем перепьются и затанцуются. И стреляй, прости Господи, в кого хочешь.

Днем же, зная, что двор охраняется (кто ж этого в Управске не знает), поднять стрельбу?

Такое бывает только в одном случае. Когда человек не может сдержаться, не контролирует себя.

Состояние аффекта.

Бочарников еще с часок покрутил все и так, и этак. Но никакой другой правдоподобной версии так и не выкрутил.

* * *

Загадочно женское сердце. То Тамара про себя с удовольствием отмечала, что между Астаховым и Олесей есть какое-то внутреннее напряжение. А тут, застав их в ситуации не то что бы совсем уж неприличной, а так… несколько двусмысленной, она совсем потеряла контроль над собой.

Хотя, казалось бы, ну что особенного в картине: шеф с подчиненной распивают кофе. Хотя есть, конечно, сомнительный момент — она ему что-то шепчет на ухо. И оба сияют так, как будто их только что отполировали.

— Как мило! — прошипела Тамара. — А я наивно полагала, что место прислуги на кухне.

Олеся смутилась. А вот Астахов не ждал такой реакции. Он не мог припомнить случая, чтобы Тамара так вспыхивала из-за подобного пустяка.

— Извините… — совсем не извиняющимся тоном сказала Олеся.

Тамара язвительно продолжила:

— Ничего-ничего! Сидите-сидите. Если вы пьете кофе в рабочее время в кабинете хозяина… — перевела взгляд на мужа. — … Значит, он это вам позволил! Какая неслыханная доброта!

— Прекрати! — тихо, как бы сам себе сказал, Астахов, он знал, что именно такой тон быстрее всего успокаивает Тамару.

Но сейчас и это не помогло.

— Отчего же! — продолжение разговора было вполне скандальное.

— Оттого что мы всего лишь пили кофе.

— Ага, я видела… С перешептываниями в прикуску. Осмелюсь тебе заметить, что я наняла прислугу не для этого.

— Нет, Тамара, ошибаешься. Прислуга — это почти что член семьи. И уж если я сел на минутку, чтоб отвлечься от работы — ничего страшного в этом нет. А вы, Олесенька, — Астахов подчеркнуто ее назвал ласкательным именем. — Когда закончите, если вам не трудно, зайдите ко мне!

Олеся поняла, что ее сверхвежливо просят выйти. Оставшись наедине с супругой, Астахов спросил ее прямо.

— Тамара, я понимаю: ты слишком давно не ревновала. А чувство это вполне естественное, порой — полезное… Это я даже по себе знаю. Вот и накипело. Ведь так?

Тамара опустила глаза. Она не знала, как лучше ответить. Нет, бешенство, охватившее ее, никуда не испарилось. Но вот это астаховское "Ревность — чувство полезное, это я по себе знаю" ее насторожило. Астахов сейчас очень легко может припомнить историю, которая предшествовала появлению Олеси здесь. И тогда уж самой Тамаре придется обороняться. (Кстати, почему Олеся не носит ту чертову блузку? Надо будет напомнить о ней!)

— Да, Коля, — примиряюще сказала жена. — Ты, как всегда, прав. Я, пожалуй, пойду. Успокоюсь.

После этого даже раздавшийся телефонный звонок прозвучал как-то примиряюще. Звонил Форс, торопился сказать Николай Андреевичу что-то очень важное…

Так свершилась непростая история с распитием кофейных напитков. Она имела интересные последствия.

Прежде всего, наедине с Олесей Тамара, конечно же, излила на нее всю накопившуюся желчь. И, между прочим, напомнила Олесе о роли невесты. И рассказала, о том, как катастрофически понизили Игоря в должности. А поэтому Олеся как всякая порядочная невеста должна заступиться за жениха.