Страсть и надежда

И тут же сам прервал свои раздумья. Нормально получается. Вот он уже от всех дел в ресторан спрятался. Так судьба его и тут нашла. И Антон, этот сопляк, его перекрутил, переговорил, уломал, развел на выставку дочери. А он, жалко посопротивлявшись, уже согласился. Дожил…

И все же, где устроить выставку. В каком-нибудь астаховском холле — самодеятельностью попахивает. В прокуратуре недавно была такая выставка "Живопись сотрудников уголовного розыска". Все сплошь лирические пейзажи и романтические портреты.

Нет, нужно что-то другое, так, чтоб недорого, но знаково.

Сейчас все по Союзу нерушимому республик свободных ностальгируют. Так, а где тут у нас при советской власти выставляли заезжие экспозиции?

В доме культуры, который после стал театром!

Интересно, очень интересно. Его как раз недавно цыгане выкупили.

Частично даже отремонтировали. У Баро там проект назревает интересный…

Выставка у цыган — это хорошо. Главное, только, чтобы он, сам Форс, был в стороне, и чтоб все знали, что он против.

А Антон пускай занимается этим. Если все удачно получится, он подключится к делу как отец художницы. Если же нет, и ругань какая-то возникнет, Форс начнет всех мирить, критикуя: "Какого черта? Я же говорил, не нужно этого делать!"

— Антон, самое недорогое и самое престижное место — старый театр.

По-моему, подходящее место.

— Я тоже подумал об этом… Я туда еще в детстве ходил. Самое подходящее место для светкиных картин…

— Так действуй. Антон замялся:

— Есть одно обстоятельство. Дело в том, что… сейчас там репетируют цыгане… И с ними надо договориться.

— Что ты говоришь? Надо же… Ну и что, что цыгане. Ты же, кажется, наладил с ними отношения?

— Да, наладил… — скромно сказал Антон.

"Ага! Сначала нагадил, а потом наладил", — чуть не вырвалось у Форса. Но сдержался, вслух сказал иначе.

— Вот и дерзай. То есть, мне, конечно, все это не нравится. Но вы же, молодые, стариков не слушаете. Все свои шишки набиваете!

* * *

Люцита уехала в больницу, вернулась с Бейбутом и с хорошими новостями.

Вроде, говорят, полегчало Миро. То есть в себя еще не пришел, но крепнет помаленьку.

Люцита не стала никому рассказывать про маленькую заминку, что там случилась. Когда врач спросил: "Вы к кому? Вы кто?", чуть было не ляпнула: "Я невеста Миро!". На языке эти слова так и вертелись, но врач опередил:

"…А то у вас, цыган, семьи большие. Вот сегодня одна невеста уже была".

"Я — сестра ему. Двоюродная", — сказала тогда Люцита.

Врач в ответ только мудро понимающе улыбнулся: "А, ну это другое дело, сестер у нас сегодня еще не было! Пройдите, посмотрите на своего брата раненого, только недолго".

И снова — так больно стало Люците от понимания того, что она и здесь не первая. А в любви ведь можно быть только либо первым, либо никаким. И всякий, кто говорит иначе, — лукавит.

Земфира встретила дочку, выспросила все о Миро, а потом ушла в трейлер к Бейбуту с важным разговором. Ясно, о чем говорить станет…

Отец Миро сидел в трейлере угрюмый, едва живой.

— Бейбут… Нам надо поговорить, — сказала Земфира, входя.

— Извини… Мне сейчас не до разговоров. Ступай.

— Это очень важно! Ты должен знать…

Бейбут молча посмотрел на Земфиру. Видать, и вправду что-то серьезное.

— В Миро стреляли из моего ружья.

— Что? О чем ты? Разве у тебя есть ружье?! Откуда? Какое?

— То самое, которое ты подарил моему мужу в день нашей с ним свадьбы.

Бейбут только сейчас вспомнил об этом ружье. Старинное, семейное. Это из таких подарков, которые только самым близким людям делаешь. Только вот то ли это ружье?

— Земфира, я же тоже видел его тогда, во дворе Зарецкого, и не признал.

— Это потому, что ты уже и забыл о нем. А я все время с ним вожусь, храню, протираю, смазываю. Вот увидела его и сразу узнала.

— Но почему ты раньше об этом не сказала? Там еще, в доме Рамира.

— А зачем говорить такое при всех? Да к тому же надо было домой приехать, проверить. Вдруг ружье очень похожее, но другое. Надпись-то мне некогда было разглядывать. Вот, Бейбут, и выходит, что в Миро стреляли из нашего ружья.

— Спасибо, что сказала правду. Только вот еще знать бы, на что эта правда выведет?

Да кто спорит, конечно, хорошо бы об этом узнать, да поскорее…

И когда Земфира вернулась домой, в палатку, ей вдруг показалась, что Люцита что-то недоговаривает. Хотя сама обо всем спрашивает. Попробовала поговорить с ней по-матерински строго. Не помогло.

"Да нет, — решила тогда Земфира, — померещилось. — Что Люцита может знать об этом? Просто она в своих муках душевных".

* * *

А был в таборе еще один житель, который ни с кем ни о чем не говорил.

Просто мучился в ожидания своего самого близкого друга. Торнадо знал, чувствовал, что с его хозяином что-то случилось. Ведь весь табор только и говорил: "Миро! Миро! Миро!".

И как ни бился Торнадо, как ни ржал неистово, отпускать его не хотели.

Оттого характер у него совсем испортился. Стал жеребец прежним: злым, неприступным. Так всегда бывает, когда любимого хозяина рядом нету.

Понял конь, что не от кого ждать подмоги. И тогда начал грызть привязь, жесткую, противную…

Потому что уже не мог жить без Миро.

* * *