Страсть и надежда

— Ну, сынок, ну даже не знаю, как сказать. Ты просто на глазах становишься прекрасным кризис-менеджером. Откровенно говоря, не ожидал я от тебя такого чуда.

— Па, ну… Я просто хочу помочь семейному бизнесу, — скромно потупив глаза, ответил Антон. — Максим испортил ваши отношения с Зарецким, а я решил их исправить.

— Да уж, наворотили вы тут без меня… по полной программе… Но все-таки жалко, что Максим уехал.

— Собираться уехать и уехать это разные вещи.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Просто, Максим передумал уезжать.

— Он не уехал?! Вот это действительно замечательная новость! Что же ты раньше молчал?

Вошла Тамара, бросилась к Антону:

— Сынок, ну где же ты был?

— Да так, мама, дела семейные решал… Астахов не дал ему договорить.

— Тамара, поздравляю тебя. Наконец-то наш сын научился совершать поступки с большой буквы.

— Ты о чем? — жена насторожилась, уж не иронизирует ли Астахов.

— Антон сам исправил то, что они натворили с Максимом.

— Ну вот. Я же говорила, Антону только надо дать возможность проявить себя, а с уходом Максима…

— Нет, ну Максим тут не при чем, а вот в отношении Антона ты оказалась абсолютно права. Я даже удивляюсь, как ему это удалось…

— Просто, ты всегда недооценивал нашего сына.

— Нет, просто, наверное, он наконец-то вырос.

— Да. Это точно!

Астахов казался таким счастливым и расслабленным, что Тамара решила заодно провернуть еще одно дельце.

— И вообще, Коля, ты слишком суров с людьми. Надо уметь прощать.

Кстати, ты не хочешь подумать о том, чтобы восстановить Игоря, например. А Антона официально назначить своим заместителем?

— Восстановить Игоря в прежней должности?

— Нуда. Коля, я полагаю, он все давно понял. И к тому же у него скоро свадьба…

— И что с того?

— Ну как-то не по-человечески получается. Олеся скоро выходит замуж…

Настроение у Астахова начало стремительно портиться.

— Том, а может быть, нам Игорю за его воровство к свадьбе премию выписать? Пожалуйста, не вмешивайся вдела, в которых ничего не понимаешь!

Свадьба есть свадьба, а дело есть дело!

— Хорошо! Но, в конце концов, Олеся ни в чем не виновата.

— Да. Вот невеста его работает хорошо, — чуть преувеличил Астахов. — И я уверен, что она пожалеет еще, если выйдет за него замуж.

— Но он столько лет у нас проработал…

— Все! Разговор окончен… Я не хочу сейчас об этом говорить! Я его не восстановлю… Во всяком случае — пока.

Добрый человек Астахов, ничего не скажешь…

* * *

Хорошо, что Земфира не стала врать в таборе. Все равно бы никто не поверил. То есть, может быть, цыгане делали бы вид, что верят (Баро все уважают), но за спиной бы шушукались и перемывали косточки. А так все знали: да, речь идет о своевольной и непослушной дочери. И очень к месту тут оказался слушок о происках астаховского семейства. Получалось, что Кармелита не только из-за своих сердечных дел пострадала, но и попала в переплет из-за большой склоки вокруг цыганского кладбища.

Вот уж у кого точно настроение после этой истории улучшилось, так это у Люциты. Правда, ненадолго. Несмотря на коварную неверность Кармелиты, Миро не мог совладать со своим сердцем. И на Люциту по-прежнему не смотрел. Но девушка не сдавалась, старалась отвлечься от грустных мыслей. Когда Земфира зашла в шатер, она вертелась перед зеркальцем:

— Мама, а я — красивая?

— Красивая.

— Вот и люди говорят, что красивая. Еще говорят, счастливой буду.

— Конечно будешь, доченька! Не один Миро на свете. Вот я смирилась когда-то, что Баро другой достался…

И тут сердце Люциты, подточенное девичьей ревностью, переключилось на ревность дочернюю.

— То-то ты сейчас от него не отходишь.

— Люцита! — прикрикнула мать. — Не смей так говорит обо мне… о нас… о Баро…

Ну что такого, казалось бы, прикрикнула мать на дочь. Может, чуть больше, чем следовало бы…

Но Люцита после этих слов крепко обиделась. Раньше-то она хоть от матери всегда поддержку чувствовала. А теперь и Земфире не до нее — ишь, молодость вспомнила, никого, кроме своего Рамира, не видит.

И задумала Люцита страшное. Только уже не против других, а против самой себя. Выждала час, когда Рубина ушла подальше в лес — и давай рыться в ее снадобьях.

Но внезапно Рубина вернулась, спросила строго:

— Что ж ты копаешься в моих вещах? Не проще ли спросить, где что?

— Все равно не дашь, — нахмурилась Люцита.

— Я ведь не жадная. Что ж это за ценность такая?

— Не скажу.

— Напрасно, все равно узнаю.

Рубина подошла поближе к девушке, спросила:

— Боишься меня?

— Боюсь.

Рубина усмехнулась. Вот, дожила — и ее боятся, как когда-то Лялю-Болтушку.

— Правильно боишься. Ну? Что надо-то? — Яду!

Рубина даже удивилась такой откровенности.

— Яду!? Соперницу, значит, извести? Кармелиту?

— Нет, — Люцита села на пол. — Себя. Рубина не ожидала такого:

— Деточка моя, ты, что же это, всерьез удумала себя жизни лишить?

Люцита легонько кивнула головой:

— Для меня — это единственный выход.

— И матери не пожалела? Как бы она это пережила?

— Что мать? Она сейчас свою судьбу устраивает, я ей только мешаю… — Люцита всхлипнула. — Для меня все в жизни закончилось.