Страсть

– Хм. Ух. Пруссия, середина восемнадцатого века. Ты живешь в маленькой деревушке на берегу реки Гендель. Очень мило. – Он прокашлялся и сплюнул большой комок мокроты, прежде чем продолжить. – Или, точнее сказать, ты жила. Ты, вообще-то, только что… Ну…

– Билл? – она вытянула шею, чтобы посмотреть на него, сидящего сгорбившись на ее плече. – Все нормально, – тихо сказала она, – тебе не нужно объяснять. Просто дай мне… ну… почувствовать это.

– Так, наверное, лучше всего.

Когда Люс тихо зашла в ворота кладбища, Билл держался позади нее. Он сидел, скрестив ноги, на верхушке покрытой лишайником гробницы, вычищая грязь из-под когтей. Люс опустила шаль ниже, чтобы получше спрятать лицо.

Впереди скорбящие, мрачные и одетые в черное, так плотно прижимались друг к другу, чтобы согреться, что казались одной общей массой горя. Кроме одного человека, который стоял позади этой группы в стороне. Его светлая непокрытая голова была опущена.

Никто не говорил с Дэниелом и даже не смотрел на него. Люс не могла сказать, беспокоило ли его то, что его оставили в стороне, или так ему было лучше.

Когда она приблизилась к маленькой толпе, похороны уже подходили к концу. На плоском сером могильном камне было выгравировано: Люсинда Мюллер. Мальчик не старше двенадцати, с темными волосами и бледной кожей, со слезами, струящимися по лицу, помогал своему отцу – ее отцу из другой жизни? – кинуть первую горсть земли в могилу.

Эти люди, должно быть, родственники ее прошлой. Они, должно быть, любили ее. Позади нее плакали женщины и дети. Люсинда Мюллер тоже что-то должна была значить для них.

Но Люс Прайс не знала этих людей. Она чувствовала себя бездушной и странной, понимая, что они ничего для нее не значат, даже когда видела боль, исказившую их лица. Дэниел здесь – единственный, кто действительно был ей дорог, к кому она хотела подбежать, но от которого ей нужно было держаться подальше.

Он не плакал. Он даже не смотрел на могилу, как все остальные. Его руки были сцеплены впереди, и он смотрел в сторону – не на небо, но вдаль. Его глаза в одно мгновение были то лиловыми, то серыми.

Когда члены семьи кинули несколько горстей земли на гроб и усыпали участок цветами, участники похорон разделились и, спотыкаясь, пошли обратно к главной дороге. Все было кончено.

Только Дэниел остался. Неподвижный, словно мертвый.

Люс тоже задержалась, прячась за низким склепом через несколько участков от могилы и наблюдая за тем, что он сделает.

Наступали сумерки. Они были одни на кладбище. Дэниел опустился на колени рядом с могилой Люсинды. Снег падал, покрывая плечи Люс, тяжелые хлопья путались в ее ресницах, каплями оставались на кончике носа. Она придвинулась ближе к углу склепа, все ее тело напряглось.

Потеряет ли он самообладание? Начнет ли ногтями скрести замерзшую землю, колотить по могильному камню и кричать, пока не закончатся слезы? Он не мог быть настолько спокойным, насколько выглядело его лицо. Это было невозможно, просто маска. Но Дэниел едва смотрел на могилу. Он лег на бок на снегу и закрыл глаза.

Люс уставилась на него. Он был таким застывшим и прекрасным. С закрытыми веками он казался абсолютно умиротворенным. Она была наполовину влюблена, наполовину смущена, и так себя чувствовала несколько минут – пока не замерзла настолько, что ей пришлось растирать руки и топать ногами, чтобы согреться.

– Что он делает? – наконец прошептала она.

Билл появился позади нее и порхал у ее плеч.

– Кажется, он спит.

– Но почему? Я не знала, что ангелам нужно спать…

– Нужно – неправильное слово. Они могут спать, если хотят. Дэниел всегда спит несколько дней после твоей смерти. – Билл тряхнул головой, словно вспоминая что-то неприятное. – Ладно, не всегда. Но почти всегда. Наверное, это изматывает – терять того единственного, кого любишь. Можно ли винить его за это?

– Т-типа, да, – заикаясь сказала Люс, – это я взрываюсь столбом пламени.

– А он тот, кто остается один. Извечный вопрос: что хуже?

– Но он даже не выглядит печальным. Он словно скучал в продолжение всех похорон. Если бы это была я, я бы… я бы…

– Ты бы что?

Люс двинулась к могиле и остановилась у рыхлой земли там, где начинался ее участок. Здесь под землей лежит гроб.

Ее гроб.

От этой мысли мурашки побежали по спине. Она опустилась на колени и положила ладони на землю, которая была влажной, темной и леденяще холодной. Люс зарыла руки в нее, практически сразу же ощутив жгучий холод, но не обращая на него внимание и даже радуясь этому жжению. Она хотела бы, чтобы сделал это Дэниел, чтобы он искал ее тело в земле, сходил с ума, желая вернуть ее – живую – в свои объятия.

Но он просто спал, и так крепко, что даже не чувствовал, что она стоит на коленях рядом с ним. Ей хотелось коснуться его, разбудить, но она даже не знала, что сказать, когда он откроет глаза.