Страсть

Ее пухлые розовые губы, произносящие эти слова: «Я знаю тебя. Пожалуйста. Подожди».

Такая прекрасная и такая опасная.

И почему это не могло быть чем-то незначительным? Коротким разговором уже во время ухаживания? Тогда бы это не имело такого значения. Но первая встреча! Первым Люсинда Биско увидела его, не того Дэниела. Он мог поставить все под угрозу. Он мог так исказить будущее, что его Люс могла умереть или измениться до неузнаваемости…

Но нет: будь так, он не помнил бы свою Люс. Время бы переменило само себя, и у него бы не было сожалений, потому что его Люс была бы другой.

Его прошлый «я», должно быть, так ответил Люсинде Биско, что исправил его ошибку. Он не совсем помнил, как все началось, зато не забудет, как закончилось. Но неважно: он больше не подойдет близко к своему прошлому «я», чтобы предупредить его, боясь снова столкнуться с Люсиндой и навредить еще больше. Он может лишь отойти и ждать.

Он привык к вечности, но это был Ад.

Дэниел потерял счет времени, позволил ему уплыть в звуках океана, набегающего на берег. По крайней мере на какое-то время.

Он легко мог бы продолжить свои поиски, ступив в вестник и погнавшись за Люс в следующую жизнь, которую она посетит. Но по какой-то причине он застрял в Хелстоне, ожидая, когда кончится жизнь Люсинды Биско.

Проснувшись тем вечером, когда небо было пронзено фиолетовыми облаками, Дэниел почувствовал это. Летнее солнцестояние. Ночь, когда она умрет. Он отряхнул песок с кожи и ощутил странную боль в своих спрятанных крыльях. Его сердце билось все сильнее.

Пришло время.

Смерть Люсинды наступит только после полуночи.

Прошлый Дэниел будет один в гостиной Констанс. Он будет рисовать Люсинду Биско в последний раз. Его сумки будут лежать за дверью почти пустые – как всегда, в них ничего, кроме кожаного пенала, нескольких блокнотов для набросков, книги о наблюдателях, лишней пары ботинок. Он действительно планировал отправиться в дорогу на следующее утро. Какая ложь.

В мгновения, предшествующие ее смерти, Дэниел редко бывал честен с самим собой. Он всегда терялся в своей любви, каждый раз обманывал себя, упиваясь ее присутствием и забывая о том, что должно произойти.

Он особенно хорошо помнил, как все закончилось в хелстонской жизни: он отрицал, что она должна умереть, до последней секунды, когда прижал ее к рубиновым бархатным портьерам и целовал до самозабвения.

Он тогда проклял свою судьбу, устроил некрасивую сцену. Он все еще мог ощутить агонию, свежую, как железное клеймо на коже. И он помнил про посещение.

Пережидая закат, Дэниел стоял один на берегу, а вода целовала его босые ступни. Он закрыл глаза, развел руки в стороны и позволил крыльям вырваться из шрамов на плечах. Они развернулись за спиной, развеваясь на ветру и давая ему ощущение легкости, которое успокаивало хотя бы на время. Он видел их яркость в отражении в воде, и каким огромным и устрашающим они его делали.

Иногда, когда Дэниел был совсем безутешен, он отказывался раскрывать крылья. Это было самонаказание. Глубокое облегчение и невероятное чувство свободы, которое давали его душе раскрывающиеся крылья, казалось ложным, словно наркотик. Сегодня он себе это позволил.

Дэниел согнул колени и взмыл в воздух.

В метре над поверхностью воды он быстро перевернулся лицом к небу, а крылья расправились под ним, как великолепный сияющий плот.

Он летел над поверхностью, растягивая мышцы с каждым долгим взмахом крыльев, скользя над волнами, пока из бирюзовых они не стали льдисто-голубыми. Тогда он нырнул под поверхность воды. Его крылья были теплыми, а океан – прохладным, что создавало маленький фиолетовый след, окружающий его.

Дэниелу нравилось плавать. Холод воды, непредсказуемость течения, синхронность океана с луной. Это было одно из немногих земных удовольствий, которые он действительно понимал. Больше всего ему нравилось плавать с Люсиндой.

С каждым взмахом крыльев Дэниел представлял Люсинду рядом с собой, грациозно скользящую в воде, как много раз до этого, купающуюся в теплом сверкающем свете.

Когда луна ярко сияла в темном небе, а Дэниел был где-то рядом с побережьем Рейкьявика, он вынырнул из воды. Прямо вверх, взмахивая крыльями с яростью, стряхнувшей холод.

Ветер хлестал по бокам, высушивая его за секунды, пока он поднимался все выше и выше. Он пробился сквозь серые гряды туч, потом развернулся и полетел вдоль побережья под звездным небом.

Его крылья делали свободные, широкие взмахи, наполненные силой любви и ужаса, и мыслей о ней, посылая круги по воде под ним, сияющие, как бриллианты. Он развил невероятную скорость над Фарерскими островами и Ирландским морем. Он отправился вдоль пролива Святого Георга и, наконец, обратно в Хелстон.

Как претило ему наблюдать за смертью девушки, которую он любил!

Но Дэниелу нужно было смотреть дальше этого момента и этой боли. Ему нужно было смотреть вперед на всех Люсинд, которые придут после этой жертвы – и на ту, за которой он гнался, последнюю Люс, которая покончит с этим проклятым круговоротом.