Страсть

Смерть Люсинды сегодня ночью – единственный для них обоих способ победить, только так у них будет шанс.

К тому моменту, когда он добрался до поместья Констанс, дом погрузился в темноту, а воздух был горячим и неподвижным.

Он прижал крылья к телу, замедляя спуск вдоль южной части поместья. Вот белая крыша беседки, виден сверху сад. Вот освещенная луной дорожка из гальки, по которой она должна была пройти несколько секунд назад, пробираясь из отцовского дома по соседству сюда после того, как все уснули. Поверх ночной рубашки длинная черная накидка – скромность позабыта, она слишком спешит прийти к нему.

И там – свет в гостиной, единственный канделябр, который влек ее к нему. Занавески были слегка отведены. Достаточно, чтобы Дэниел заглянул, не боясь, что его увидят.

Он добрался до окна гостиной огромного дома и слегка взмахивал крыльями, прячась снаружи, как шпион.

Там ли она вообще? Он сделал медленный вдох, позволил крыльям наполниться воздухом и прижал лицо к стеклу.

Виден был только Дэниел, стоящий у мольберта в углу и неистово рисующий. Его прошлый «я» выглядел измотанным и потерянным. Он точно мог вспомнить это ощущение – наблюдение за черной стрелкой часов на стене в ожидании, что она ворвется в дверь в любое мгновение. Он был так поражен, когда она подкралась к нему неслышно, чуть ли не из-за занавески.

Он был снова поражен, когда она так сделала и теперь.

Ее красота превзошла его самые невероятные ожидания в эту ночь. Каждую ночь. Щеки, пылающие от любви, которую она испытывала, но не понимала. Ее черные волосы выбивались из длинной блестящей косы, чудесная прозрачная ночная рубашка – словно паутинка на ее идеальной коже.

И тогда его прошлый «я» встал и развернулся. Когда он увидел перед собой эту прекрасную картину, боль явственно проступила на его лице.

Если бы Дэниел мог что-то сделать, чтобы дотянуться и помочь своему прошлому «я» пройти через это, он бы это сделал. Но он мог лишь читать по губам.

«Что ты здесь делаешь?»

Люс придвинулась ближе, и ее щеки порозовели. Они оба двигались как магниты, в одно мгновение притягиваемые силой большей, чем они сами, а потом отталкивались почти с такой же мощью.

Дэниел парил снаружи, испытывая непрекращающуюся боль.

Он не мог смотреть. Но ему нужно было смотреть. Они осторожно сближались, но стоило им коснуться друг друга, как страсть моментально охватила их. Они даже не целовались – просто говорили. Когда их губы и души почти соприкасались, вокруг них разгорелся ореол чистой раскаленно-белой ауры, о которой никто из них не знал.

Этого Дэниел никогда не видел со стороны.

За этим стремилась его Люс? За наглядным доказательством того, насколько настоящей была их любовь? Для Дэниела их любовь была такой же частью его, как и крылья. Но для Люс все было иначе. Она не имела доступа к величию их любви. Только к ее воспламенению.

Каждое мгновение – как откровение.

Он прижался щекой к стеклу, вздыхая. В комнате его прошлый «я» сдавался, теряя решительность, которая в любом случае была притворной с самого начала. Его сумки были собраны, но уйти нужно было Люсинде.

Теперь его прошлый «я» обнял ее; даже через окно Дэниел ощущал насыщенный сладкий запах ее кожи. Он завидовал самому себе, целующему ее шею, проводящему руками по ее спине. Его желание было таким сильным, что могло бы разнести окно, если бы он не заставлял себя сдерживаться.

«О, продли это», – говорил он своему прошлому «я». Пусть протянется подольше. Еще один поцелуй. Еще одно сладкое прикосновение, прежде чем комната зашатается и вестники начнут дрожать в своей тени.

Стекло, к которому он прижался щекой, потеплело. Это происходило.

Он хотел закрыть глаза, но не мог. Люсинда извивалась в руках его прошлого «я». Ее лицо исказилось от боли. Она посмотрела наверх, и ее глаза расширились, когда она увидела тени, танцующие на потолке. Едва зародившееся понимание чего-то уже было слишком для нее.

Она закричала.

И превратилась в полыхающий столб пламени.

В комнате Дэниела отбросило к стене. Он упал и лежал, уткнувшись лицом в ковер лицом, сжавшись и трясясь всем телом – всего лишь очертания человека.

Снаружи Дэниел смотрел в потрясении, которого раньше не испытывал, как пламя поднимается по воздуху и стенам. Оно шипело, как соус в кастрюле – а потом исчезло, не оставив от Люсинды ни следа.

Невероятно. Каждый сантиметр тела Дэниела покалывало. Если бы это настолько не сломало его прошлое «я», зрелище гибели Люсинды могло бы показаться ему почти красивым.

Его старый «я» медленно поднялся на ноги. Его рот был открыт, а крылья вырвались из черного сюртука, занимая почти всю комнату. Он поднял кулаки к небу и заорал.

Снаружи Дэниел больше не мог этого вынести. Он ударил крылом по окну, и осколки стекла разлетелись в ночь. Потом он вломился через разбитое окно.