Страна, которой нет

Интонация эта, усталая и слегка скучающая, была знакома Рафику по семинарскому занятию на курсах Фарида. Штааль в своей белой рубашке, слепящее пятно под слишком яркими лампами, как ни отводи глаза, все равно маячит, сидел неподвижно. Господин замминистра аль-Сольх подумал, что если дело дошло до таких имен, называемых вслух, то его собственные шансы оказаться в компании двух полуразделанных туш весьма велики. К его глубокому сожалению, признаваться господину замминистра было не в чем. Признаваться в том, что он не понимает и половины из сказанного Штаалем – неловко. Какой отель? При чем тут истихбарат аскарийя и на что намекает господин Штааль, похожий на брезгливого белого кота посреди скотобойни?

- Дальше. Кому вы продавали информацию?

- Пакистанцу… - сказала одна туша.

- Пакистанцу… - повторила вторая.

- Это разные пакистанцы, - опять уточнил голосом гида Штааль. – Один покупал информацию об одном президенте у одного напарника, другой – о другом и у другого. Оба подозревали, что имеют дело не с государственными службами, и даже не с пакистанскими государственными службами, а с кем?

- Оппозицией.

- Племенами…

Туши, пренебрегая общим состоянием, принялись обмениваться шепелявыми нечеткими проклятиями в адрес друг друга. Прислушавшись, Рафик с удивлением обнаружил, что оба полутрупа обвиняют бывшего напарника в утаивании незаконных доходов и головотяпстве, так как каждый считает, что они оба попались из-за жадности другого. Операторы обмен проклятиями не прерывали.

Едва шевелятся, а все еще рвут друг у друга из пасти кусок, ну надо же, какая плесень, покачал головой Рафик аль-Сольх, и понадеялся, что тошноту вызывает отвращение к плесени, а не цвета, звуки и запахи.

- Думаю, что один из этих пакистанцев и есть интересующее нас лицо. Ну и напоследок… - Штааль повернул голову к допрашиваемым: - Кто делал запрос на Фарида аль-Сольха?

- Не я!

- Он врет! Он! Не я!

- И вот так уже почти час. Вместе и по отдельности. Все прочие имена - вы сами их слышали - они называть готовы. И соглашаться готовы. Тут они тоже были бы готовы, но они не знают, что говорить - вернее, что я желаю услышать. Понимаете, господин замминистра, сегодня с утра наш сотрудник навещал отель «Симург»… - ах, вот какой именно отель, - где ему сообщили, что служба безопасности прослушивает номера дипломатов. Наш киберсектор взял дело под контроль, и мы обнаружили среди собственных запросов службы безопасности имя вашего сына. Пока мы еще не выяснили, в чем дело, но к полуночи я планирую закончить.

Рафик невольно обернулся на часы над дверью: было 11:20.

- Вам удалось разъяснить для себя что-нибудь, господин замминистра? – начальник Сектора А контрразведки жайша был очень вежливым человеком и всегда разговаривал с мягкой предупредительностью. – Может быть, вы желаете отдохнуть?

Интересно, подумал Рафик аль-Сольх, со мной что-то не так? Достал из кармана платок, промокнул лицо и только тогда заметил влагу на лбу.

- По-моему, - сказал гостеприимный хозяин, - вам стоит не дожидаться здесь, а поехать домой. Если что-нибудь все же выяснится, я вам позвоню.

- Спасибо, - вяло кивнул Рафик. И понадеялся, что выражение его лица легко списать на беспокойство за пропавшего сына.

Интермедия

«Язык идеологии и идеология языка.

Многие говорят – как же так? Почему реконструкция Востока происходит не на базе какой-нибудь новой, «прогрессивной» идеологии, а на базе невнятного, вопиюще внутренне противоречивого идейного хлама конца прошлого века? Даже не начала, когда «евразийство» возникало усилиями действительно незаурядных умов, а периода, когда за эти идеи, упрощённые и вульгаризированные в меру своего понимания, хватались реваншисты на пространстве бывшего СССР или маргинальные группы политических заговорщиков Ближнего Востока, раздираемого противоречиями между традиционной культурой и модернизирующейся структурой общества.