Он не ощутил ни свободы, ни облегчения, присущих на первый взгляд всякому страннику. Перед ним были открыты все стороны света, но воля и уверенность закатились вместе с солнцем, и теперь, прежде чем куда-то двигаться, следовало привыкнуть к своему новому состоянию. Сидя у воды на берегу реки, которая была сутью великого пути из Варяг в Греки, пути с Севера на Запад, Мамонт признался себе, что никогда не знал и не знает своей судьбы, что всегда принимал желаемое за действительное и Стратиг наказал его – подал ему посох странника. Полная воля и никаких обязанностей ни перед кем. Можно идти куда глаза глядят, делать все, что заблагорассудится, и жить где хочется…
Он не смог сломить гордыни, не сладил с заблуждением относительно своего рока и в результате своими руками сломал судьбу. Слушая плеск темной воды в густеющих сумерках, он начал осознавать, насколько мудр и справедлив был Стратиг, задавая уроки гоям. Он избирал золотую середину между их желаниями и не ведомым никому роком; он искусно лавировал по этой неуловимой грани и тем самым не изменял судьбу, а творил ее, высекал из камня, как скульптор, постепенно срубая все лишнее. Но взамен требовал безоглядного доверия, которого и не хватило Мамонту. Он не выдержал, может быть, самого трудного испытания и теперь получил посох…
Вначале появилась мысль вернуться, Мамонт с тоской оглянулся на холм, где среди черных лип белели колонны музея забытых вещей, однако вспомнил, что уже тронулся в дорогу, что отмерил посохом первые сажени и если теперь вернуться – не будет пути. К тому же, представ перед Стратигом, ему следовало бы раскаяться, признать свою беспомощность, слабость духа, ибо придется просить милости, благоволения или даже пощады. И неизвестно, как поступит в таком случае управитель земной жизни гоев. Что, если подобный возврат усугубит положение и последует наказание еще более жесткое – лишение пути, безумство…
Нет! Коли уж дали посох – символ преодоления пути, придется мерить версты – это тоже урок.
И стало так жаль расставаться с тем, иным путем Страги, к которому он незаметно привык, который уже набил, наторил своими ногами. Но все! Отмечен рубеж, проведена черта, и нечего жалеть о прошлом. Разве что не успел проститься с Дарой…
Он стиснул зубы, отыскал на груди под одеждой медальон и вдавил его в солнечное сплетение. И вместе с болью неожиданно ощутил прилив какой-то мстительной радости к самому себе – так тебе и надо! За самонадеянность нужно платить по самой высокой цене, а ему еще повезло: участь Странника – это не наказание.
Повинуюсь року!
Мамонт дождался, когда на небе вызреют звезды, в последний раз оглянулся на музей забытых вещей и медленно побрел берегом к далекому железнодорожному мосту. Под грохот эшелонов он перебрался через Волхов и, оглушенный, насквозь пронизанный холодным ветром от ревущих составов, спустился с насыпи на гравийную дорогу, бегущую вдоль полотна. Мощный автомобильный свет, вспыхнувший за спиной, заставил его свернуть на обочину. Машина пронеслась мимо и резко затормозила.
– Мамонт! – услышал он голос Дары.
Красный свет задних фар слепил, обжигал глаза. Он так и не смог увидеть ее, а ощутил на своей шее теплые, гибкие руки.
– Милый, дорогой…
Но отчего-то уже заледенела душа Странника.
– Ты проводила Алешу? – спросил он, чувствуя непривычное спокойствие при ее близости.
– Да… Он уже в поезде.
– Теперь проводи меня.
Дара положила руку на его посох:
– Зачем ты это сделал?.. Я предупреждала тебя: нельзя противиться Стратигу! Он не щадит никого, особенно избранных Валькириями…
– Я не жалуюсь на свою судьбу, – проговорил Мамонт. – Стратиг обошелся со мной справедливо.
– Он изменил твою судьбу!
– Нет, Дара, ничего он не изменил. Так и должно быть, и я наконец оценил мудрость Стратига.
– Мамонт, еще не все потеряно! – горячо заговорила она. – Ты можешь вернуться. Я все устрою! Дай мне посох.
– Зачем?
– Дай! – Она потянула на себя сучковатую палку. – Я пойду странствовать. А ты возвращайся! Я цыганка, мне привычно бродить по свету. Дай, милый!
– Спасибо, Дара. – Мамонт притянул ее к себе вместе с посохом. – Пойдем вместе?
– На сей раз вместе не получится, – с тоской сказала она. – Посох один…
– Разломим пополам. Смотри, какой он высокий.
– Разломим – не будет посоха, – возразила Дара. – Будет две клюки… Отдай мне! А Стратигу скажи: я взяла на себя его гнев. Я могу это сделать! Я Дара!
Мамонт бережно отнял ее руку от посоха, прижал ладонь к лицу.
– Мне было так хорошо с тобой… И так не хочется расставаться!
– Мне тоже, милый…
– Ты не можешь пойти со мной?
Дара склонила голову к его груди:
– Могу… Все могу. Я пошла бы за тобой, но в таком случае я лишусь пути! А зачем тебе беспутная цыганка? Тебе, избранному Валькирией! Прости, милый, я – Дара! И не хочу лишиться пути… Люблю свой урок!
Она засмеялась, а Мамонту почудилось, будто заплакала. Он тронул пальцами ее лицо, нащупал прикрытые веки – слез не было…
– Прощай…
– Погоди! – Дара подняла голову. – Стратиг поступил с тобой жестко: вручил посох дорожный, но не указал пути…
– Указал: на все четыре стороны.