Наступило молчание, во время которого каждый, находящийся в баре, с тревогой посмотрел на своего соседа. Постепенно люди начали расходиться к столам, оставляя пустой середину зала. Вскоре там остался только один шериф. Подозрительность и страх сковали посетителей салуна; они, словно электрические искры или шустрые блохи, скакали от человека к человеку. Каждый знал, что убийца где-то в зале, быть может, стоит рядом. Суровые бородачи, старатели и шахтеры, опасались смотреть друг другу в глаза: не дай бог, кому-то что-то не понравиться, а тогда можно и умереть без всякой причины и смысла. Единственным относительно безопасным прибежищем для глаз был шериф, поэтому через пару минут все уставились на шерифа: люди смотрели на представителя закона, словно ожидая увидеть, что он прямо сейчас упадет перед ними, пробитый пулями из того же револьвера, что уложил его заместителя.
Взгляд стальных глаз Миддлтона скользил по посетителям салуна, и ни один из них не мог долго выдержать эту безмолвную дуэль. В глазах некоторых присутствующих он читал страх, во взглядах других — зловещие насмешки, а третьи были и вовсе ему непостижимы.
— Те, кто убил Джима Гримса, находятся в этом зале, — наконец проговорил он. — Среди вас есть убийцы, — шериф произнес свое обвинение осторожно, стараясь, чтобы его взгляд ни на ком не задерживался.
— Я ожидал чего-то подобного. В наших краях стало слишком горячо для грабителей и убийц, которые терроризировали эту местность. И теперь они стрельнули в спину моему заместителю. Подозреваю, следующим вы попытаетесь прикончить меня. Но я должен сказать вам, мерзкие крысы, что готов встретиться с вами в любое время.
Он замолчал. Его тело было напряженным. Взгляд — твердым и вызывающим. Но никто не двигался. В это момент посетители салуна больше всего напоминали каменные статуи.
Потом шериф расслабился и убрал пистолет в кобуру, насмешливо скривил губы:
— Знаю я вашу породу. Вы не станете стрелять в человека, если он не повернется к вам спиной. Сорок человек были убиты в окрестностях этого лагеря в прошлом году, и ни у кого из них не было шанса себя защитить. Может быть, это убийство — своего рода ультиматум, но я в любой момент готов дать ответ. У меня скоро появится новый заместитель, и вы не поймаете его так просто, как Гримса. Я отвечу выстрелами на выстрелы. Сейчас я уеду. А вернусь со своим новым помощником — стрелком из Техаса. Задумайтесь об этом. Я встречаюсь с этим человеком в Весенней Оголане ранним утром. Я поеду один, на заре ранним утром. Если кто-то захочет устроить засаду на меня, пусть попробует! Любой сможет получить от меня достойный ответ.
Резко повернувшись и бросив презрительный взгляд на замерших людей, шериф Вапетона вышел на улицу…
В десяти милях к востоку от Вапетона горел крошечный костерок: человек, присев на корточках, жарил на нем разложенные на походной сковородке полоски оленьего мяса. Солнце только встало. Неподалеку стройный мустанг грыз сухую траву, которая тут и там пробивалась среди камней. Путешественник разбил свой лагерь поздно вечером накануне; его седло и одеяло были спрятаны неподалеку в кустах. Этот факт говорил о том, что человек привык избегать лишнего внимания. Никто из едущих по тропе Весеннего Оголана не мог видеть его. Однако теперь, при дневном свете, он, похоже, не собирался скрывать свое присутствие.
Человек этот был высок и плечист; широкая грудь и узкие бедра указывали на то, что он всю свою жизнь проводит в седле. Его непослушные черные волосы были подобраны, лицо потемнело от солнца, взгляд ярких синих глаз был цепким и внимательным. Низко на бедрах в черных поношенных кобурах висели тяжелые кольты. Эти пистолеты казались частью тела этого человека, и он относился к ним как к своим рукам или глазам.
Казалось, путешественник полностью увлечен приготовлением завтрака: он безмятежно жарил мясо и присматривал за кофе, ожидая, пока тот закипит в потертом старом котелке, но взгляды, которые он то и дело бросал на восток, туда, где тропа пересекала широкую долину, а потом вновь исчезала среди зарослей на склонах холмов, заставляли предполагать — оттуда скоро кто-то появится. На запад дорога постепенно поднималась и быстро исчезала среди деревьев и кустов, которые разрослись в нескольких ярдах от полянки. Но человек с кольтами на бедрах смотрел исключительно на восток.
И вот, когда там, на востоке, среди кустов показался всадник, путешественник снял с огня и отставил в сторону сковородку с полосками оленины и взял длинное ружье «Шарпс» 50 калибра. Он прищурился, пытаясь разглядеть визитера, но подниматься на ноги не стал, а лишь немного поменял позу, надежно утвердившись на одном колене и упокоив ружье на локте руки, так что дуло было направлено вверх.
Когда же всадник приблизился настолько, что его черты стали различимы, выражение лица человека у костра нисколько не изменилось, разве что глаза чуть расширились; движение это было едва заметным и непроизвольным. Подъехавший визитер дружелюбно усмехнулся и начал разговор:
— Это мясо пахнет великолепно.