Читаем Степан Разин. Книга вторая полностью

Еремеев решил, что двинется сам во главе большого дозора, и Степан его отпустил…

Широкий стан раскинулся по берегу Волги. За скалистым, крутым берегом росли кустарник и лес. Вся ватага сбирала сучье, рубила корни. По лесу поднялся шум, перекличка. На луговинах паслись кони. Разинский табор растянулся на несколько верст.

Атаман подошел к костру, где сидела кучка астраханских стрельцов.

— К нашему котелку просим, батька, садись! — обратился один из них.

Остальные сидевшие и лежавшие у костра — их было с десяток — вскочили на ноги при виде высокого гостя, засуетились, стараясь ему угодить, накидали одежды — было б на чем сидеть.

Степан засмеялся:

— Не архирей я — казак!

Сел к костру.

— С чем похлебка? — спросил он.

— Просяная с копченой свининой. Кабы лучку, так и матка не лучше варила! — откликнулся от костра кашевар.

— Богато живете! — заметил Разин.

— Женки-стрельчихи нам в путь нанесли.

Кашевар начисто облизал ложку, которой пробовал варево, вытер ее исподней стороной полы своего кафтана и подал Разину.

— Покушаешь с нами?

Разин достал с пояса свою ложку, висевшую в чехолке.

Ели в молчанье. Разин не нарушал их обычая. Кончив есть, он набил табаком трубку. Молодой стрелец, перебрасывая в ладонях, поднес ему уголек от костра.

— Не грех, атаман? — спросил сидевший тут же старик.

— Я не поп — мне почем грехи знать! — усмехнулся Разин. Он пустил в костер облачко дыма.

— Совет хочу с вами держать, атаманы, — сказал он. — Пришли мы теперь к рубежу. Тут остатние наши заставы, а дальше боярское войско нас ждет. Стало, далее с боем идти. Идти ли нам дальше?

— А пошто же ты, батька, нас вел? — спросил молодой стрелец. — Мы ведь ратные люди, а боя еще не видали!

— Бой увидишь! Мы не пойдем, то бояре на нас полезут. Даром столько земли не оставят! — ответил Разин. — Спрос не в том: а идти ли вперед али тут дожидаться?

— Опасаешься? — осторожно спросил старик. — А чего опасаться, Степан Тимофеич! Они ведь покуда не все еще силы скопили. Порознь их бить способней… Нынче толику побьем — на завтра нам менее будет!..

— Стрельцы с нами биться не станут: стрелец ныне в нужде. Не тот нам, стрельцам, почет, и не та у нас в государстве сила, — заговорил второй, пожилой стрелец. — У государя и у бояр на рейтаров да на солдат уж надежи больше: немцев в начальные люди зовут, от домов стрельцов поотбили. Прежде промыслом да торговлей жили, а ныне нас сгонят всех вместе в приказ да с утра до ночи, как над собакой, мудруют, приучают к пищали, к мушкету.

— На новый, немецкий лад! — подхватил снова первый. — И кому оно на сердце пало?! К чему нам в бою немецкий обычай? Али мы русским обычаем немцев не били?!

— Ото всего от того и обиды, Степан Тимофеевич, — сказал второй. — Потому нынче лучше идти к большим городам, где стрельцов по многу приказов. Взять Казань…

— Нижний Новгород, — перебили другие.

— Симбирск!

— Муром, Владимир! — подхватили стрельцы.

— Стрельцам независтная доля при нынешнем государе. И в денежном бунте недаром шумели стрельцы! — заключил пожилой.

— Все в обиде! Ты сам посуди, атаман. Я, к примеру, колесник.

— А я гончар, — подхватил второй.

— Я рыбные сети плести был первый искусник!..

Стрельцы зашумели все враз о своих ремеслах и промыслах. Не перебивая, Разин смотрел на них и слушал с любопытством.

— А ныне мы отбыли промыслов и дома-то свои позабыли. Согнали нас жить по приказам, под единую кровлю, как словно в конюшни. Коням хоть отдельные стойла, а нам и того нет. Смрад, грязь!..

— Зимой холод!

— Дома хозяйки одни да робята.

— Кормись одним жалованьем стрелецким, а деньги идут воеводам да головам. Каждый себе норовит споловинить…

— Коли поднял нас, то к большим городам, атаман, уж веди. Всех стрельцов по пути до Москвы поднимем.

— Есть слух, что в Саратове знатная рать у бояр, — сказал Разин. — Не сробеете в битве?

— Давай лишь веди. Не сробеем! В обиду тебя не дадим, — обещал стрелец.

— Ну, спасибо вам, добрые люди, — сказал на прощанье Разин, вставая от их костра.

Ближе к берегу сидели кучки крестьян вокруг таких же костров. Они пекли рыбу, варили жирную кашу, уху.

— Хлеб да соль! — сказал Разин, подойдя к огню.

— Садись, батька, с нами! Добыча у нас нынче добрая: осетра уловили.

— У нас, батька, утки печены!

— Степан Тимофеич! Лесная свежатина! Олень на нас сам наскочил! Иди к нам! — звали от разных костров.

Там, где на вертелах пекся олень, было самое людное место. Над кучей ярого жара, воткнув на пики, пекли огромные части — целые ноги, хребтину, голову, бок…

— Ну, жару гора! Как стоять-то! — покачал головою Разин.

— Зато комары погорели!

— Доброе мясо будет, Степан Тимофеич!

— К такому бы мясу да пиво!

Разин сел в стороне от кострища возле двоих пожилых крестьян, бойко орудовавших кочедыгами. Возле них лежало уже по паре готовых лаптей.

— На спор, атаман честной, лапти плетем: у кого спорее! На низовьях-то все обтоптались — ить лычка нету! А ныне и рады — липка пошла по пригоркам, и мы с обужей!

— Хоть до Москвы в таких! — усмехнулся Разин.

— Мы муромски, милой! Пошто нам Москва! — возразил крестьянин.

Перейти на страницу:

Все книги серии Степан Разин

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза