Читаем Степан Разин. Книга вторая полностью

— Да я не смеюсь… Ты молвил: подшиб бы крыло, а я говорю: подшиби. Государь тебе скажет «спасибо» и жаловать будет. Старшина донская поклонится низко, а я научу — богат станешь! Сам высоко взлетишь. Ведь чем тебе в жизни взять — не удалью ратной! А хитростью можешь…

Прокоп поглядел Корниле в глаза с немым и жадным вопросом. Корнила понизил голос:

— Набирай людей на Дону да иди к ним в нечистое их собранье. Другой приведет — и не взглянут; а ты приведешь — и все подивятся. Из нас, домовитых, который придет, то никто не поверит, хоть пасынок мой Петро, хоть иной из старшинства — беречься станут. А тебя уж не станут страшиться: ты свой — в том и сила твоя! И там у нас тоже есть люди свои. Помогут тебе… Подберись, подползи поближе — да камушком!.. Ну, поедем, что ль, сети глядеть! — оборвал Корнила, вставая из-за стола.

— Ан врешь! Я теперь во двоих с тобой никуда! — возразил рыбак. — Ты мне атаманскую душу открыл, а в ней — сам сатана… Устрашишься теперь — а вдруг да откроюсь кому… Да с челна меня в воду!..

Корнила почувствовал, что краснеет.

Прокоп поглядел на него с торжеством и зло засмеялся.

— Страшишься, Корней!.. А ты не страшись. Я правду тебе сказал: я тебе не завистник. Ты стар. Уже тебе помирать. А Стенька в моих же годах и летит высоко… Вот его и под крылья!.. — Рыбак помолчал. — Попал же я в сети твои… — признался вдруг он. — Угодил с головой, старый черт!.. Теперь не отвяжется от меня июдская думка… Прощай!

Рыбак отворил дверь, шагнул было в сени, но вдруг задержался и, опустив глаза в землю, глухо сказал:

— А ты меня все же страшись… Я, может, к Семену Лысову зайду в войсковую избу… мириться…

Не доходя Камышина разинский передовой дозор задержал на Волге ладью с четырьмя гребцами. В ладье восседал семидесятилетний белобородый старец.

— Что за люди? Куда? — окликнули их.

— А вы помоложе, детки. Вам бы с вежеством прежде себя назвать, — отозвался старик.

— Мы — донские казаки великого атамана всего казацкого войска Степана Тимофеича.

— А я к нему поспешаю от атамана Михал Харитоныча, из Муромска лесу. Зовут меня Ильею Иванычем, а к Тимофеичу у меня тайная грамотка.

Дозорные доставили старика к Степану.

— Наскоре ехали — где на конях, где ладьей, как было способней, — пояснил атаману Илья Иванович. — Мыслили, в Астрахань нам поспешать, ан ты и сам навстречу. Читай, атаман, что бояре пишут.

И старик подал Разину грамоту, взятую Харитоновым у драгунского поручика.

Собрав своих ближних, Разин велел читать вслух указ о сборе дворянского ополчения.

Митяй Еремеев, с трудом разбирая, читал длинный перечень:

— «Замосковных — володимирцом, суздальцом, смоляном, беляном, вязьмичем, дорогобужаном, ярославцом, костромичом, галичаном, муромцом, лужаном, гороховляном, дмитровцом, камышенцом, угличаном, бежечаном, переславцом, ростовцом, романовцом, вологжаном, пошехонцом, боровичем, можаичем, клиняном, волочаном, ружаном, вереичем, звенигородцом, белозерцом — дворяном и детям боярским разных городов, новокрещеном и мурзам и татарам…»

— Ого, Стяпан, буча у них кака! Сроду бояре такого не видели. Глянь, все царство дворянское подымают на нас!.. — не выдержал, перебил Митяя увлеченный Сергей.

Но список был еще не кончен:

— «Украинных — гуляном, каширяном, коломничем, алексинцем, торушеном, серпуховичем, соловляном. Заоцких — калуженом, лихвинцом, серпьяном, козличем, воротынцом, медынцом», — вычитывал дальше Митяй, запинаясь и путаясь.

Сергей не умел сдержать своего ликования:

— Загавкали всюду собаки!.. Вот разгул — так разгул по Руси, Стяпан Тимофеич, мой братец!.. А я дворянина тогда за жену по башке сулейкой тяпнул и сам возгордился: мол, я-то каков богатырь!.. Эх, братец ты мой!..

Степан глядел на него с усмешкой. Он любил простодушную восторженность старого друга. Когда Сергея с ним не было, он тосковал по нем и теперь был рад, что товарищ детства опять с ним рядом — конь о конь, локоть о локоть.

Правда, тотчас после Царицына между Сергеем и Разиным пробежала черная тень: Сергей не мог вынести появления Маши в шатре атамана.

— Пошто себе шлюху завел?! — резко и прямо сказал Сергей. — На срам всему войску впустил в атаманский шатер!

— Тебя не спросил! — огрызнулся Разин.

— И меня! — задорно взъелся Кривой. — Я, чай, брат! Не грех и спрошать, а когда не спросил, то послухать!

— Мальчонка я малый, что ли! — обрушился на Сергея Степан. — То Наумов пристал с персиянской девчонкой, тут ты… Люба мне, да только! Ты себе кого хошь заведи, я и слова не молвлю! Не люб я тебе — уходи, а учить не берись!

— Куды ж я уйду-то? К боярам? Эх ты, Стяпа-ан! Я по-братню к тебе. Ить мне за сестренку обида. На что ты ее променял!

— Какая тут мена! Дурман, Серега. Алеша — жена; от нее никуда не уйдешь. А ныне дурман на меня накатил. Ты брось про нее; так-то лучше меж нами раздора не будет!

Перейти на страницу:

Все книги серии Степан Разин

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза