Степан Кольчугин. Книга первая

Все эти ночи Степка спал на кровати Кузьмы. Теперь веселый Кузьма представлялся ему огромным мрачным дяденькой.

Какая грязь развелась в комнате! В большом чугуне вырос белый мох, и когда Степка дохлебывал щи, из чугуна пахло холодом и сыростью.

Утром голос гудка разнесся далеко по степи, и тысячи рабочих, зевая, надевали жесткую от застывшего вчерашнего пота одежду, выходили из домов, землянок, каюток и шли к заводу.

В этой толпе, зевая и потягиваясь, шел Степка. Над головой улыбалось утреннее небо, такое легкое и веселое, что не шла на ум грустная мысль о двенадцатичасовой упряжке под мокрыми сводами угрюмой Заводской шахты.

Степка научился различать проходивших по штреку, мимо его двери, людей.

Забойщики ходили с кайлами и обушками, держались степенно, молчаливо и ругались сравнительно редко. Навальщики и глеевщики, по большей части молодые парии, ругались все время и шутя замахивались на Степку лопатами. Самым спокойным народом были бородатые плотники и крепильщики, носившие с собой пилы и топоры. Больше всех озорничали саночники, гремевшие толстой железной цепью. Но особенно интересовал Степку запальщик. Этот худой бритый человек носил за плечом сумку с динамитом, в руке у него была длинная деревянная палочка, — ею он прочищал бурки. Запальщик ходил всегда один, не поднимая головы, задумавшись; ни разу он не посмотрел на Степку. Шахтеры, встречаясь с ним, уступали ему дорогу и, глядя вслед, говорили:

— Погодь, ребята, запальщик прошел.

Часто шахтеры спрашивали Степку:

— Эй, дверовой, не проходил запальщик в ту сторону?

— Проходил, — отвечал Степка.

Тогда шахтеры садились около двери и, поглядывая на темный штрек, ждали взрыва. Вдруг раздавался очень глухой и страшный удар, точно кто-нибудь бил поленом по овчине. Вся шахта вздрагивала от этого удара, камешки сыпались с кровли, легкая угольная пыль поднималась со стоек крепления.

Шахтеры собирали инструменты и шли в забои, а спустя несколько минут из темноты выходил запальщик, все такой же молчаливый и задумчивый, проходил мимо Степки и снова скрывался в темноту. Мальчик жадно смотрел на его кожаную куртку, на сумку, висевшую за спиной, и хотел крикнуть: «Дядя, дядя, стойте, вам подручного не нужно?»

Долго после ухода запальщика в штреке стоял сладкий белый дымок, от него саднило в горле, немного тошнило, но Степка вдыхал его с наслаждением.

«Где живет запальщик? Разговаривает ли он с кем-нибудь? Откуда он берет динамит?»

Когда десятника не было на участке, Степка бегал смотреть на забои.

Он видел, как мокрые от пота забойщики, задыхаясь в мягкой, бархатной пыли, лежа на боку или стоя на коленях, рубят каменный уголь. Он видел саночников, ползущих на брюхе. Он видел согнувшихся навальщиков и глеевщиков беспрерывно махавших лопатами. Он видел, как коногоны ставили на рельсы забурившуюся вагонетку, полную угля. Тяжело трудились подземные люди, и Степка с уважением смотрел на них. Однако десятники и англичанин-штейгер не разделяли Степкиного уважения к шахтерам. Для них шахтеры были последними людьми. Они кричали на них, топали ногами, а однажды штейгер ударил плотника, взявшего в забое несколько новых обапол.

— Хорошее дерево воруешь, второй раз тебя поймал. Марш! Иди в контору, расчет получай, — птичьим голосом кричал штейгер.

Степке казалось, что плотник развернется и ударит англичанина по морде. Но плотник не развернулся; понурив голову и сердито бормоча, он пошел в сторону главного штрека.

Высокий худой коногон иногда останавливал лошадь возле двери и беседовал с мальчиком. О чем бы Степка ни спрашивал, коногон сердился, махал рукой и ругался.

— Разве это лошадь, — говорил он. — Совестно по шахте ездить с такой лошадью, на живодерку ее только. А отчего такие кони? От подлости коногонов. Вот ездит парень Федька Мухин. Он со своим конем воюет. Конь на него сердится, убить его хочет. Что же ты думаешь, возьмет он кусок проволоки, обвяжет коню язык, другой конец к стойке — и давай бесить его, камнем прямо по ноздрям.

— А зачем же он?

— Вот, говорю, конь на него сердится, обиделся, А теперь такая война, оба озверели. Поездит такой с лошадью месяц — и конец лошади, искалечит ее всю. А бывает, лошадь одолеет. Тут одного насмерть убила, топчет, мертвого кусает. Насилу отняли — никого не подпускала.

Когда кончалась упряжка, коногон отводил лошадь в конюшню, Однажды Степка увязался идти с ним.

Дорогой коногон все время говорил про лошадей, и так как его конь шел тут же, коногон время or времени поворачивался и ругал его.

— Они умнее людей, — говорил коногон, — такое выдумывают — человек в жизнь не придумает. Кто первый пожар учуял в прошлом годе? Лошадь. Куда хочешь тебя проведет. Вот загаси лампу — мы сразу станем. Куда идти? А она тебя, на темную, прямым манером к конюшне приведет. Все чует. Где крепление ослабло, где кумпола садятся. Тебе самый первый крепильщик не скажет, что кровля осадку делает, а лошадь в этом месте бесится — вот и знаешь: обрушение будет.

Он повернулся к лошади и погрозил ей кулаком.

— Смотришь, гадюка, — сказал он, — все равно овса тебе сегодня не будет.