Очерк «Возвращение Густава Малера» впервые будет опубликован в «
В название писатель вкладывает глубокий смысл. Физическое «возвращение» Малера в родной город и намного более значимое и важное его духовное «возвращение» в сердца венских зрителей: «Он воскрес для нас, Густав Малер: наш город, пусть одним из последних среди немецких городов, приветствует снова великого музыканта. Еще не возложили на него знаков посвящения в сан классика, еще не желают ставить почетный памятник на его могиле, еще ни один переулок не носит с гордостью его имя; его бюст (в нем сам Роден тщетно пытался запечатлеть в твердой бронзе эту огненную натуру) еще не украсил входа в театр, в который он, как никто другой, вложил живую душу, сделав его подлинным отражением духовной жизни города. Люди еще мешкают и ждут. Но главное уже сделано: исчезли ненавистники и гонители, от стыда забились в темные закоулки и больше всего – в самый грязный и трусливый закоулок фальшивого и лживого восхищения»{244}.
Приобретением для своей коллекции фрагмента рукописи Второй симфонии Малера писатель особенно гордился и много лет бережно хранил и держал рядом с полученной от Бузони (12 апреля 1911 года) на том корабле рукопись его трехстраничной фортепианной партитуры «Индийская песня об урожае» («
Подаренная партитура была импровизацией на песню американских индейцев «Лагуна», с текстом которой сам Бузони ознакомился во время концертного тура. Вернувшись домой в Вену, Цвейг тут же похвастался в письме Фердинанду Грегори в получении из рук Бузони рукописи и сообщил, что отныне станет «ценить его как композитора и пианиста», а с самим музыкантом с удовольствием продолжил поддерживать отношения, посещая его творческие вечера в Берлине, Цюрихе и Болонье. В годы Первой мировой друзьям предстояло встретиться в Швейцарии (Женеве и Цюрихе) в кругу дружественно настроенных пацифистов и гуманистов.
Еще через двадцать лет, обосновавшись в Лондоне и вспоминая свои прежние счастливые «встречи с людьми, городами, книгами», Стефан Цвейг напишет небольшой искренний очерк и о Бузони: «Я люблю Бузони за фортепьяно так, как ни одного из наших музыкантов. Одних творчество возбуждает, они ворочают глыбы и с грохотом выгребают звуки из белой каменоломни клавиш, и все тело их охвачено напряжением. Другие, наоборот, играя, улыбаются лживой улыбкой атлетов, которые с наигранной легкостью поднимают нагроможденные тяжести, показывая удивленной толпе, будто все это для них игра, сущий пустяк. Третьи застывают в гордыне или дрожат от возбуждения. Он же, Бузони, слушает. Он слушает свою собственную игру. Кажется, что бесконечная даль отделяет его руки, призрачно мелькающие внизу, в россыпях звуков, от запрокинутого лица, полного блаженной отрешенности, окаменевшего в сладостном ужасе перед безымянной красотой Горгоны-музыки»{245}.
Закончить это ностальгическое путешествие писателя по его воспоминаниям о Малере хочется отрывком из малоизвестной лирической оды «Дирижер», которую Цвейг написал до поездки в США, летом 1910 года. Произведение приурочено к пятидесятилетию Малера, но после внезапной смерти маэстро автор добавил к названию словосочетание «