Стефан Цвейг

Благодаря воспоминаниям Фридерики мы узнаем много деталей трагедии: «Произошло ужасное несчастье. Мои дорогие друзья доктор Эрих Штёрк и его жена Эмми погибли под лавиной, находясь в Тироле в высокогорном госпитале. Эмми приехала навестить мужа. Он был главным врачом. Госпиталь накрыло лавиной. Эрих умер сразу, его придавило балкой. А ее откопали через пять дней. Эмми лежала под дверью с отмороженными ногами. Была проведена ампутация, но через два дня она скончалась от заражения крови. Держалась Эмми, как всегда, героически. Я восемь дней провела в Родауне, окруженная заботами Стефана и его друзей. Но горе так сильно потрясло меня, что я слегла. Любимые, хорошие, мои верные друзья! Я должна написать о вас книгу, о вашей героической бесценной жизни. Бедные мои, вы стали жертвой собственного чувства долга, двойной жертвой этой ужасной войны! Эмми, я знаю, как счастлива ты была, отвоевав право последовать за ним на фронт. Сильный снегопад помешал тебе вернуться в свой госпиталь. Дорогой человек, как много людей спасла ты, оперируя их отмороженные ноги. А теперь твои ноги, никогда не устававшие, тебя, хлопотавшую о других, – не спасли! А газеты продолжали лгать, разносить неправду о вашей героической смерти. Только б люди не узнали, что на высоте в две тысячи метров было засыпано снегом и погибло двести семьдесят человек!»{298}

* * *

Еще фрагмент из воспоминаний Фридерики: «19 января (1917 года. – Ф. К.) я вместе со Стефаном и Феликсом Брауном уехала в Прагу. Стефану предстояло там читать отрывки из своей книги “Иеремия”, чтобы сбор от этого поступления пошел на пользу детей бедных беженцев. Это выступление принесло больше тысячи крон. Мы ехали третьим классом. Это было решение Стефана, который для переездов обычно пользовался только спальным вагоном».

В Праге Фридерика примет участие в заседании Международного комитета за прочный мир, вместе со Стефаном встретится с Максом Бродом и его женой, а после они вчетвером отправятся на экскурсию, любезно подготовленную для них директором Национального театра Ярославом Квапилом. Поэт и театральный режиссер Квапил с удовольствием сопровождал почетных гостей в первый день их визита в Прагу, когда встретил на вокзале и сопроводил на своей машине до отеля «Голубая звезда». А в день прощания провез утром по старой части города, рассказывая легенды о строительстве Пороховой башни и собора Святого Витта. Останавливался и показывал старинные мосты через Влтаву, завел в «переулок алхимиков с маленькими кукольного размера домиками», накормил в лучшем ресторане и убедил дождаться фантастической красоты заката, вдохновившего Фридерику на стихотворение «На старом мосту».

Весну и первую половину лета 1917 года они снова провели в Кальксбурге, откуда Стефан вел переписку с издателем по вопросам сроков печати и скорейшей доставки первых экземпляров «Иеремии» в Вену. Все письма приходили с недельной задержкой, что выводило писателя из равновесия и вгоняло в депрессию. К тому же процесс печати книги по разным причинам откладывали, но и после издания, лишь спустя месяц, книга поступила в магазины Вены и Берлина. Нервное перевозбуждение Цвейга в августе – сентябре 1917 года было вызвано не столько томительным ожиданием «Иеремии», сколько в большей степени получением извещения о том, что армейская медицинская комиссия назначала ему проходить очередное переосвидетельствование, угрожавшее в случае положительного вердикта скорой отправкой на фронт. Австро-венгерская армия понесла громадные потери не только убитыми и ранеными, но и сдавшимися в плен и остро нуждалась в пополнении.

Окончательно утратив сон, переживая худшие опасения, за неделю до визита к врачам он, словно Архимед, прокричит «Эврика!» и побежит к начальству архива подавать прошение о командировке в Швейцарию с целью оказания родине «особо ценной помощи» на территории нейтрального государства. Одновременно с его прошением из МИДа на имя начальника архива придет ходатайство с просьбой отправить капрала Цвейга в нейтральную страну с поручением провести там мероприятия пропагандистского толка, а именно тематических докладов «о значении венского искусства и культуры». И при любой возможности в беседах с коллегами и шпионами дипломатическим языком транслировать посыл – на правительство Австрии «время подействовало отрезвляюще», ввиду смерти кайзера Франца Иосифа оно больше не поддерживает военные амбиции Германии и не имеет прежнего с ней единодушия. Проще говоря, не верит в «нравственное очищение», о котором, срывая голоса на трибунах, первые два года войны неустанно говорили и писали твердолобые философы и поэты.