Старая девочка

Так продолжалось ровно четыре дня, все это время Ерошкин сутки напролет находился в кабинете, там и спал, ел, и туда же один из этих двух филеров обязан был каждый час звонить и докладывать ему обстановку. В среду, ровно в полночь, из очередного звонка Ерошкин узнал, что Вера сегодня очень долго остается на чердаке, причем она уже несколько раз поднималась туда и спускалась. Ерошкин помнил, что обычно ей хватает полчаса, чтобы прочитать и выучить дневниковую запись на следующий день, тем более что, что-нибудь забыв, она всегда ту же запись может посмотреть на работе. На этот раз на чердаке в общей сложности она провела больше трех часов, причем филер доносил, что слышал, как жены дважды говорили друг другу: “Вера-то наша опять сегодня мышей ловит”. Всякий порядочный следователь знает, что чем на первый взгляд бессмысленнее выглядит информация, тем важнее она потом оказывается, впрочем, филеры и сами понимали, что вот-вот что-то должно начаться и были настороже. В общем, все пока шло нормально, и единственное, о чем Ерошкин распорядился, это теперь велел докладывать себе обстановку каждые полчаса.

Вера ловила мышей или делала что-то еще в этом роде почти до середины ночи, но на утро, как всегда, пошла на работу, на работе же и после нее вела себя обычно, даже, по словам сыщиков, в отличие от предшествующих дней почти не нервничала. Ерошкин, однако, по этому поводу переживать не стал, тем более, что жены, знавшие Веру куда лучше его людей, явно считали, что тревога не ложная, что все еще только начинается.

В десять часов вечера Вера погасила свет в своей комнате и, по-видимому, легла спать. Один из наблюдавших в это время за ней сыщиков, доложив Ерошкину обстановку, спросил, не сможет ли он отлучиться на пятнадцать минут. Он жил через улицу от Веры и хотел зайти домой перекусить. Ерошкин разрешил, но он сам тут же сказал, что жёны, все семь, собрались на пустыре, где раньше был их лагерь и чего-то ждут, так что он не пойдет, понаблюдает за ними. Потом в течение почти трех часов из Вериного дома не доносилось ни звука, и казалось, что все там крепко спят. Сыщики по-прежнему докладывали Ерошкину обстановку каждые полчаса, но ничего нового не было, и Ерошкин тоже собрался прилечь. Вдруг в два часа сорок пять минут, то есть на пятнадцать минут раньше обычного сеанса, у Ерошкина снова раздался звонок, и чекист, просившийся поесть, скороговоркой выпалил, что Вера, закутанная в черное, только что выскользнула из дома. Причем света в доме не зажигали, так что ясно, что она хочет уйти незамеченной.

Дальше звонки пошли нерегулярно и были очень короткими. Филеры боялись потерять Веру. Перед Ерошкиным на столе лежала подробная карта города, на ней были обозначены не только все улицы и переулки, но и под номерами телефоны-автоматы, благодаря этому следить, куда идет Вера, ему было нетрудно. Сначала она петляла, но в общем, судя по всему, направлялась в сторону железной дороги и станции Ярославская-товарная. Из-за войны пассажирские поезда отправлялись оттуда, и как раз в три часа тридцать минут ночи отходил поезд на Москву. Одно время Ерошкин был твердо уверен, что именно к нему Вера и спешит. Его люди, похоже, думали то же самое. Он собрался уже звонить Смирнову, просить выделить агентов, которые бы приняли Веру в Москве, даже стал набирать номер, но тут снова зазвонил городской телефон, и филер сказал, что Вера, не дойдя до станции двух кварталов, резко повернула и сейчас, никуда не сворачивая и не петляя, идет прямо в центр города. Звонивший не сомневался, что раньше она просто пыталась избавиться от слежки, теперь же идет туда, куда с самого начала хотела. После этого звонки пошли один за другим без всякого графика: чем ближе к центру, тем чаще на улицах попадались телефоны и, главное, сыщики больше не боялись ее потерять. Как и они, Ерошкин был уверен, что Вера сейчас направляется прямо к Кузнецову.