Читаем Срыв полностью

Честно говоря, украсть могли любые из соседей, кроме одинокой старушки Марьи Ильиничны. А остальные… В крайнем справа дворе – Володька Золотухин, хронически пьющий отец шестерых детей, которого уже не брали ни на какую работу; слева живет дядя Ринат Шарипов, мужчина скаредный, подбирающий всё, что плохо лежит; опять справа – приехавший за год до нас Юрий Мурунок, работящий, семейный, но тоже явно нечистый на руку… Да и абсолютно честного, не способного позариться на чужое, в деревне найти, наверное, невозможно. Каким-то святым нужно быть. И, по большому счету, между оставленной у чужого забора лопатой и стоящим за чужими хлипкими воротами мотоциклом разница невелика: и то, и другое в хозяйстве сгодится…

– Скорей всего, из-за пруда приходили, – еще пообследовав следы, сказал отец.

– Скорей всего, – потерянно отозвался Валерка. – А ведь я же отсюда родом. Пять лет не пожил, отвык, что так у нас…

– А что, и раньше воровали?

– Еще как… – Валерка бросил окурок. – Что ж, – оглядел пустую, безлюдную улицу, – будем умнее. – И пошел к своим воротам.

…В течение зимы видел я Валерку почти каждый день, как и многих других соседей. Дело в том, что рядом с нашим домом был колодец, и к нему, конечно, почти все обитатели улицы раз, а то и два на дню приходили за водой. Одни носили ведра в руках, другие – на коромыслах, третьи подкатывали фляги на тележках. Случалось, приезжали с той стороны пруда на санях, заливали по несколько фляг.

С водой в деревне было неважно – водонапорка работала еле-еле, часто из колонок или вовсе ничего не бежало, или сочилось тончайшей струйкой.

Там, откуда мы переехали, в каждом доме была забита скважина, стоял насос. Качнул рычагом, и вот она – пошла ледяная, чистая вода, хоть пей, хоть поливай, хоть в баню шланг перекинь…

А здесь мучились из-за нехватки воды годами, поэтому у многих и огороды были – одна картошка, и скотину мало кто держал – «Как поить ее? Не натаскаешься». Мы удивлялись: вода-то под ногами почти, закопайся метров на семь, и пойдет.

Вообще многое в деревенской жизни нас удивляло: люди жили кое-как, словно бы в какой-то тяжелой одури. Дома все старые, построенные родителями, а то дедами тех, кто населял их теперь; хозяйство скудное, убогое, у некоторых даже куриц не было, теплицы и парники – в считанных огородах… Мы собирались за два-три года перестроить дом, поставить новую баню, теплый гараж, теплицы под стеклом… Мало что из этого осуществилось… Но тогда мы были полны энергии.

Энергией бурлил и Валерка. Вскоре после переезда устроился скотником, взял корову. По утрам обычно он первым приходил к колодцу, и это говорило о его трудолюбии. Дело в том, что колодец был неглубокий, воду доставали журавлем. За ночь лунка здорово замерзала, и ее приходилось раздалбливать ломиком, свесившись по пояс в колодец. До приезда Валерки долбить приходилось чаще всего нам – другие могли ждать целый день, поглядывая в окна – несут ли воду, можно ли им идти к готовенькой лунке.

Не замечая или не желая замечать эти соседские хитрости, Валерка появлялся у колодца часов в восемь утра, брал ломик. Даже жалко его становилось, и то отец, то я шли ему помогать, хотя иногда воды у нас в этот момент было достаточно.

В начале апреля, только снег сошел, Валерка стал строиться. Заказывал бревна, доски и в свободное от работ на ферме время колотил сараи, стайки; ему приходили помогать братья, коренастые пацаны лет двенадцати-четырнадцати. Звон – настоящая музыка – от вгоняемых в дерево гвоздей разносились тогда по всей округе.

Мы, целые дни проводя в огороде – теплицы ставили, правда, не под стекло, а для целлофана, копали грядки, рассаживали викторию, устраивали парники, – заражались этой бодрой музыкой, работали веселей.

Весной и летом я часто видел Валеркину жену: она оказалась небольшого роста, фигуристой, с длинной черной косой. По городской традиции одевшись в выходное платье, катала ребенка в коляске вдоль по нашей Заозерной, поглядывала по сторонам. И взгляд ее постепенно становился все скучнее, потом – и тоскливее.

Я тоже скучал в деревне, тосковал по городской жизни. Хорошо, что сестра быстро нашла работу в городе – ее приняли в местный драмтеатр (до переезда играла в ТЮЗе, училась заочно в училище культуры), дирекция снимала ей комнату в общежитии; я время от времени наведывался к ней, ночевал, гулял по городу, постепенно приобретал приятелей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги