– Вот интересный факт, – продолжил Хауленд. – Во второй половине девятнадцатого века практически на всех подземных выработках, в том числе и здесь, в Аппалачах, работали так называемые
Фрэнк услышал достаточно. Будущее человечества его совершенно не волновало. Если его и удалось бы спасти, это был бы побочный эффект. Фрэнка волновала только Нана. Он хотел поцеловать ее нежное личико и извиниться за растянутую любимую футболку. Сказать ей, что больше этого не повторится. Но сделать все это он сможет, только если она проснется.
– Давай выйдем, – сказал он Дону. – Я хочу с тобой поговорить.
– О чем?
Фрэнк наклонился к уху Дона:
– В тюрьме действительно есть женщина, которая может спать, не покрываясь паутиной, а потом просыпаться?
Дон повернулся к Фрэнку:
– Эй, ты же собаколов, верно?
– Совершенно верно. – Фрэнк предпочел пропустить «собаколова» мимо ушей. – А ты – Дон, который работает в тюрьме.
– Да, – кивнул Дон. – Это я. Пошли, поговорим.
Клинт и Лайла вышли на заднее крыльцо, и свет потолочной лампы превратил их в актеров на сцене. Они смотрели на бассейн, из которого Антон Дубчек меньше двадцати четырех часов назад вылавливал мертвых насекомых. И где сейчас Антон? – подумал Клинт. Спит скорее всего. Видит во сне согласных на все молодых женщин, а не готовится к неприятному разговору с женой. Если так, Клинт ему завидовал.
– Расскажи мне о Шейле Норкросс, дорогая. Девушке, которую ты видела на баскетбольной игре.
Лайла одарила его отвратительной улыбкой. Он бы никогда не подумал, что она на такую способна. Лайла оскалила все зубы. Ее глаза – глубоко запавшие, с темно-коричневыми мешками – поблескивали.
– Как будто ты сам не знаешь.
Войди в образ психотерапевта, сказал он себе. Помни, она под кайфом и едва дышит от усталости. Вымотанные люди легко впадают в паранойю. Но войти в эту роль было нелегко. Ситуацию он уже понял: она думала, что какая-то девушка, о которой он никогда не слышал, – его дочь от Шен Паркс. Но такого быть не могло, а когда твоя жена обвиняет тебя в том, чего не может быть, и в мире происходят гораздо более важные и насущные, по всем рациональным стандартам, события, очень, очень трудно сохранить самообладание.
– Расскажи мне, что ты знаешь. Потом я расскажу тебе, что знаю
Прежде чем ты заснешь и мы потеряем шанс объясниться, подумал он.
– …прежде чем все зайдет еще дальше.
Лайла пожала плечами.
– Разве это имеет значение, с учетом всего остального?
Мгновением раньше он думал о том же, но мог бы сказать: «Это имеет значение для тебя». Однако промолчал. Потому что, несмотря на происходящее в мире, это имело значение и для него.
– Ты знаешь, что я никогда не хотела этот бассейн? – спросила Лайла.
– Что? – в недоумении переспросил Клинт. Какое отношение к этому имел бассейн?
– Мама? Папа? – Джаред стоял в дверях, слушал.
– Джаред, вернись в дом. Это касается только твоей матери и ме…
– Нет, пусть слушает, – возразила Лайла. – Если ты настаиваешь на том, чтобы разобраться, давай разберемся. Ты не думаешь, что ему следует знать о сводной сестре? – Она повернулась к Джареду. – Она на год моложе тебя, у нее светлые волосы, она талантливая баскетболистка, красивая, как картинка. И ты был бы таким же, если бы родился девочкой. Потому что она очень
– Папа? – Джаред нахмурился. – О чем она говорит?
Клинт сдался. Больше ему ничего не оставалось.
– Почему бы тебе не рассказать нам, Лайла? С самого начала.
Лайла рассказала, начав с заседания комитета учебных программ, по окончании которого узнала от Дороти Харпер о существовании Шейлы Норкросс. Рассказала, как не придала ее словам особого значения, но днем позже провела поиск в Интернете и нашла статью, где упоминалась Шеннон Паркс, о которой однажды говорил Клинт. В статье была замечательная фотография Шейлы Норкросс.
– Вы с ней могли бы быть близнецами, Джаред.
Тот медленно повернулся к отцу.
Все трое сидели за кухонным столом.