Спящие

Короткий, леденящий кровь выстрел оглашает окрестности, затмевая все прочие звуки. Мужчина падает. Мэй лихорадочно ищет руку Мэтью, но тот уже мчится к заграждениям.

– Проклятье! – сокрушается стрелок. – Проклятье! Я ведь его предупреждал! Предупреждал!

Его напарник склоняется над бездыханным телом. Вызывает по рации подмогу. Камеры мобильников запечатлевают, как трое из толпы, включая Мэтью, минуют заграждения, запечатлевают женщину, которая оказывается женой смутьяна, и мальчика, карабкающегося по забору вопреки увещеваниям матери. Она всхлипывает и обращается к сыну на языке, понятном лишь им двоим.

Со своего места Мэй не видит лица мужчины, только багровую лужу крови на асфальте. От зрелища в груди становится тесно. Горло перехватывает.

С высоты вдруг доносится гул. Самолет рассекает небо, из иллюминаторов не различить драму, разыгравшуюся на дороге, как будто пассажиры и толпа существуют в параллельных вселенных.

Облегчение – и ужас – наступают, когда раненый начинает кричать.

«Скорая» увозит пострадавшего вместе с женой и сыном. Мэй хочется хоть как-то помочь, но поздно – карета «скорой» скрывается из виду. Мэтью беседует с одним из добрых самаритян – мужчиной из числа неприкаянных командировочных.

– Нас эвакуировали из гостиницы посреди ночи, – рассказывает тот. – Два дня спим где придется. Вчера ночевали на полу автовокзала.

– Нам некуда идти, – добавляет его босая спутница. Под мышкой у нее пара туфель.

– Сколько вас? – спрашивает Мэтью.

Мэй пронзает страх. Она уже знает, что за этим последует.

– Десять, – раздается в ответ.

– Нет, девять, – поправляет кто-то.

– Можете разместиться у нас, – приглашает Мэтью.

– А если мы от них заразимся? – шипит Мэй.

Мэтью окидывает ее ледяным непроницаемым взглядом:

– А если они от тебя?

Мэй вспоминает предостережения матери. Командировочные говорят про гостиничную вентиляцию – якобы инфекция проникла и туда. А значит, все они могли подвергнуться заражению.

Торговые представители, так отрекомендовались гости, чьи чемоданы запрудили гостиную, пока их владельцы по очереди принимают душ в хозяйской, гостевой и детской ванных комнатах. Мэй поздно спохватывается: а вдруг вирус осядет на детских игрушках, маленьких лодочках, буквах из пенопласта? Паника нарастает. Но малютка Рози далеко, твердит про себя Мэй, плывет с родителями на круизном лайнере.

Сначала все собираются перед телевизором, где передают репортаж о стрельбе.

– Чувака ведь предупредили, – разглагольствует один из парней в красной рубашке поло с вышитым логотипом компании.

Мэтью качает головой и расхаживает взад-вперед по гостиной.

– Я к тому, что он сам полез на рожон, – не унимается «красная рубашка».

– Вы в курсе, как в тысяча девятьсот тридцатом году на Гавайях целый китайский квартал закрыли на карантин, а потом подожгли? – спрашивает Мэтью.

– Серьезно? – вздрагивает женщина. На ней сразу две толстовки, но она обнимает себя за плечи, словно никак не может согреться.

– Давайте сменим тему, – просит парень в красной рубашке.

В доме полно вина, Мэтью откупоривает бутылку за бутылкой. Все жаждут выпить. Вкус приносит облегчение еще до того, как алкоголь проникает в кровь Мэй.

Какая разница, кому принадлежит дом, – возникает ощущение, будто этот лесистый клочок земли отрезан от остального мира с его правилами причин и следствия.

Компания перемещается на веранду, и Мэй замечает пристальный взгляд соседки. А вдруг она позвонит хозяевам? Но к своему величайшему удивлению, Мэй осознает, что ей плевать.

Какая-то женщина интересуется, как они с Мэтью познакомились.

– Обожаю любовные истории, – добавляет она.

Между ними мгновенно вспыхивает неловкость – наверное, единственное чувство, которое, будучи взаимным, не просто не сближает, а, наоборот, разобщает людей.

– Мы не пара. – Мэтью почти негодует: какая чушь лезет людям в голову!

Мэй заливается краской.

В повисшей паузе слышно, как бьются о стекло мотыльки, привлеченные ярким светом. Мимо громыхает внедорожник. Мэтью идет за очередной бутылкой и возвращается с гитарой.

Кто-то из представителей закуривает.

На фотографии их сборище можно принять за вечеринку: залитая светом веранда, поздняя осень, паренек бренчит на гитаре.

В холодильнике практически не осталось еды, а все магазины, по слухам, закрыты.

– Я знаю, где раздобыть обед. – В голосе Мэтью звучит возбуждение, как у сорванца перед очередной проделкой.

Качели на веранде отзываются скрипом, когда он встает и перепрыгивает через деревянные перила прямо к мусорным бакам. Секунда – и крышки оказываются у него в руках.

– Ну нет, – реагирует самый говорливый из гостей. – Мы не настолько оголодали.

– Обычное дело, – пожимает Мэтью плечами в драной толстовке. Босые ноги шуршат по траве, голые руки развязывают белый мусорный мешок.

Мэй не нравятся взгляды, какими обмениваются представители, не нравится, как они морщат носы и отворачиваются, словно не в силах выносить вонь. Чтобы отвлечься, Мэй наблюдает за Мэтью: тот сунул голову в мешок, пальцы заняты кропотливой работой. В памяти всплывает его университетское прозвище – Чудак Мэтью.