Каких-то два месяца назад Мэй ехала по этой самой дороге в мамином «вольво», нагруженном новыми простынями, новыми нарядами и даже мини-холодильником, который так и пролежал в коробке. Сколько надежд, сколько чаяний она возлагала на эту поездку, как верила, что в Санта-Лоре начнет все с чистого листа.
Толпа громко требует продовольствия, воды, а главное – информации. Какой-то мужчина спрашивает о дочери. Женщина разыскивает мужа.
– Его увезли на «скорой» – и с концами! – твердит она.
На все вопросы двое военных за забором реагируют одинаково – медленно качают головой. На них камуфляжная форма, тяжелые ботинки и солнцезащитные очки. Они бы рады помочь, но нечем. Вид у них и впрямь виноватый, как у нашкодивших мальчишек, но на боку тускло мерцают черные стволы винтовок.
– Возвращайтесь домой, – бубнит сквозь маску солдат. – Там вы будете в безопасности.
– Но мы не местные! – кричит женщина в мятом деловом костюме. Они вместе с девятью-десятью коллегами приехали сюда на конференцию. – А теперь нас не выпускают. – По босым ногам Мэй узнает в ней женщину, увиденную накануне. – И куда нам деваться?
В небе парят два вертолета с телевизионщиками. Со всех каналов репортаж о сбежавших студентах потеснила поистине шокирующая новость: впервые в истории США изолировали целый город.
– Ау, парни! – пытается привлечь внимание караульных Мэтью.
– Здесь, вообще-то, очередь! – осаживают его из толпы.
Час ожидания не приносит результатов. По небу плывут перистые облака. Какой-то пес семенит по дороге, волоча за собой поводок. «Чья собака? – спрашивают в толпе. – Чья собака?» Вопрос повторяется, пока пес не исчезает из виду, жетоны на ошейнике болтаются непрочитанными, поводок по-прежнему шуршит по земле. Сложно не думать, какая судьба постигла человека, выпустившего этот поводок.
Когда подходит их очередь, Мэтью и Мэй преуспевают не больше других.
– Кто вас сюда направил? Разворачивайтесь, – ворчат солдаты.
– Но мы контактировали с зараженными и сейчас хотим сделать как лучше, – упирается Мэтью.
Военные переглядываются: они явно принимают Мэтью за чокнутого. Наконец один достает желтую листовку и тычет пальцем в номер телефона.
– Обращайтесь туда.
– Мы уже звонили, – вклинивается Мэй. – Они сказали идти к вам.
– Ну позвоните снова, – пожимает плечами военный. – Уточните.
Поблизости раздается крик. Скрежет металла по мостовой.
– А ну стоять! – рявкают солдаты.
Какой-то мужчина пытается перелезть через заграждение.
– Саид! Вернись! – взывает к нему женщина.
– Ни с места! – командует ближайший к Мэй военный. Он не вскидывает винтовку, но если присмотреться, видно, как пальцы крепче стискивают ствол.
– Вы не имеете права нас удерживать. – Мужчина говорит с акцентом, но Мэй не может разобрать, с каким именно. – А как же свобода личности?
На нем серый костюм и классические туфли. Он уже перекинул одну ногу через забор.
– Саид! – силится образумить его женщина. – Какая муха тебя укусила?
К ее голосу присоединяется второй, мальчишеский:
– Папа, перестань. Пожалуйста!
Женщина продолжает молить на другом языке, очевидно на арабском, но наверняка не скажешь.
Привлеченные разыгравшейся драмой, вертолеты снижаются и кружат почти вплотную.
Мужчина бредет между заборами как по опустевшему рву. Стеклянный взгляд, неуверенная походка. Внезапно он заливается слезами. Впереди темнеют леса и горы – лесные угодья простираются на двадцать квадратных миль по обе стороны дороги. Мужчина продолжает идти. Взбирается на второе заграждение.
– Не двигаться! – приказывают солдаты, однако нарушитель даже и не думает подчиняться. Под подошвами его ботинок блестит желтая светоотражающая разметка, пока он преодолевает последнюю преграду.
Солдатам почти удается его поймать, но в последний момент мужчина уворачивается и тяжело приземляется на асфальт. Мэй замечает в их глазах страх – страх дотронуться до потенциально зараженного.
На мужчину наставляют винтовки.
– Прошу, не стреляйте! – рыдает женщина в бежевых брюках, золотых сережках и с зеленым шелковым шарфом на шее. Рядом с ней мальчик лет одиннадцати-двенадцати. – Не знаю, что на него нашло. Вообще он профессор.
Мужчина устремляется к солдатам.
– Выпустите меня! Вы обязаны нас отпустить.
– Сэр, пожалуйста, – пробуют образумить его военные. И уже мягче добавляют: – Возвращайтесь домой.
– До моего дома пять тысяч миль! – беснуется мужчина. – Я бежал с родины не затем, чтобы меня снова посадили за решетку.
Женщина кричит и со слезами умоляет военных не стрелять.
После эксперты выдвинут гипотезу, что вирус незаметно поражает мозг еще до наступления стадии сна. Бодрствующее сознание начинает проявлять признаки, характерные для спящего. В миндалевидном теле – сосредоточении наших эмоций – активность повышается, в коре головного мозга, отвечающей за логику, напротив, падает. Импульсивность возрастает. Именно этим специалисты впоследствии объяснят случившееся.
Военные пятятся, однако мужчина неумолимо движется вперед, словно единственный способ достучаться до них – крикнуть прямо в лицо, вцепиться в край униформы и только так вынудить слушать.