На пристани появился широкоплечий молодой человек в черном свитере, на которого я обратил внимание еще в ресторане Бланш. Он спрыгнул на песок и пошел нам навстречу. Движения его были какие-то неуклюжие, передвигался он, как заводная механическая игрушка.
Юноша остановился и с каким-то злобным возбуждением устремил взгляд на женщину. Держась, за мою руку, она повернулась и потянула к дороге, вцепившись в меня крепко и судорожно совсем как напуганный ребенок. Молодой человек стоял и наблюдал, как мы удаляемся.
При свете уличных фонарей я хорошенько рассмотрел свою спутницу. Судя по глазам, у нее было шоковое состояние.
— Кто он такой?
— Не знаю.
— Тогда почему же вы его боитесь?
— Я всего боюсь... Такой период... Давайте поставим на этом точку.
— Но это не Том Руссо, ваш муж?
— Нет, конечно.
Она дрожала. Я достал из багажника своей машины старый плащ и накинул ей на плечи. Она не только не поблагодарила меня, но даже не взглянула в мою сторону.
Я пристроился в хвост машин, пока не добрался до свободной дороги. Движение в северном направлении не было интенсивным, зато навстречу нам из Лос-Анджелеса тянулась непрерывная цепь огней фар, словно у города появилась дыра, из которой происходила утечка света.
Моя спутница ехала в полном молчании, и я не осмеливался его нарушить. Время от времени я поглядывал на ее лицо, выражение которого постоянно менялось, переходя от горя и страха к растерянности и холодному безразличию. Мне было любопытно, чем вызваны эти перемены, и не явилось ли это просто плодом игры моего воображения в сочетании с освещением.
Мы выбрались из потока машин у поворота на Вест Лос-Анджелес.
Она заговорила тоненьким напряженным голоском:
— Где вы живете, мистер...
— Арчер,— подсказали.— Моя квартира в нескольких кварталах отсюда.
— Вы не станете возражать, если я от вас позвоню мужу? Он меня не ждет. Я гостила у родственников.
Мне надо было просто спросить, где живет ее муж, и отвезти ее туда, но я повез ее. к себе.
Она стояла в моей гостиной и оглядывалась. Мой старый плащ висел на ее плечах. Ее бесцеремонность заставила меня задуматься о ее происхождении. Очевидно, в ее семье были деньги, и притом немалые.
Я указал ей на телефон на письменном столе, сам же пошел в спальню распаковывать рюкзак. Когда я вернулся, молодая женщина все еще стояла у аппарата. Черная трубка была прижата к ее голове, словно хирургический прибор, который оттянул всю кровь от ее лица.
Я понял, что разговор закончился, когда она осторожно опустила телефонную трубку и бессильно уронила голову на руки. Ее волосы волной рассыпались по плечам.
Я некоторое время стоял, наблюдая за ней, не желая вмешиваться в ее переживания. Было ясно, что она в отчаянии. Самое же странное, в моей комнате она выглядела совершенно естественно.
Через несколько минут она подняла голову. Лицо было бледное, похожее на маску.
— Извините, я не знала, что вы здесь.
— Не надо извиняться...
— Я была вынуждена. Том за мной не приедет. У него женщина, она подходила к телефону.
— А как насчет родственников, у которых вы гостили?
— Никак.
Она осмотрелась с таким видом, будто ее жизнь неожиданно сузилась.
— Вы упоминали о своей семье. Говорили, что они занимаются нефтью.
— Вы, должно быть, неверно поняли меня. Если хотите знать, я устала от ваших вопросов.
Ее настроение колебалось, как гигантский маятник: она то боялась, то обижалась, то сама обижала.
— Видно, вы смертельно боитесь, что я к вам привяжусь?
— Наоборот, можете оставаться здесь на всю ночь, если угодно.
— С вами?
— Вы займете спальню. Вот этот стенной шкаф легка превращается в постель.
— И сколько это будет мне стоить?
— Нисколько.
— Неужели я выгляжу такой дешевкой?
Она выпрямилась, уронив на пол мой старенький плащ. Это был жест отказа. В то же время она намеренно продемонстрировала мне свою фигуру: высокая грудь, обтянутая белой блузкой, на которой птица оставила грязные следы,-тонкая талия, округлые бедра, гибкая шея. На ковре осыпался песок с ее испачканных элегантных туфелек.
Я случайно заметил свое неясное отражение в стеклянной двери: ничем не примечательный мужчина среднего возраста. Что ж, она права! Будь она старой или уродливой, вряд ли бы я привез ее к себе домой.
И несмотря на все ее переживания, растерянность и страх, в ней прежде всего бросалась в глаза яркая, соблазнительная красота.
— Я от вас ничего не хочу,— твердо заявил я, в душе уличая себя в том, что говорю неправду.
— Люди всегда чего-то хотят, так что и не пытайтесь меня обмануть, Мне не следовало приезжать к вам.
Она стала озираться, словно ребенок в незнакомом месте.
— Мне здесь нравится.
— Вы можете уйти отсюда, когда угодно, миссис Руссо.
Неожиданно она расплакалась, слезы текли по ее щекам, оставляя следы. Побуждаемый не то состраданием, не то желанием, я дотронулся рукой до ее плеча, но она сразу же отпрянула назад.
— Сядьте,— успокоил я ее.— Вы здесь в полной безопасности. Вас никто не обидит.