Браслет из плюща и дриадского волоса предупреждающе сжал запястье, гномий амулет гневно вспыхнул рунами.
Из щелей, расселин и нор восставали туманом воины Иерархии. Клубясь, как пар над миской с супом, извиваясь, струилась в воздухе запертая в безвременье стража.
Проклятые подступали. Большинство уже не могло держать прежнюю форму, скорее всего, просто не помнили, как выглядели прежде. Гниющее шатающееся войско белесого марева буруном нахлестнуло на Эскера. Оно вопило. Причитало. Хохотало. И прежде всего - страдало.
Руны амулета пылали, исторгнув радужный переливающийся пузырь, разделивший Эскера и нежить.
Призраки Высших с визгом отпрянули, вспучились, вновь пошли вперед.
Эскер парировал. Всплеском колючего лилового пламени, заклинанием редким, оружием коим давным-давно рвали в клочья армии всевластителей. Безвредной для живых магией.
Для живых.
- Прочь, мразь!
Тени эльфов дрогнули, шарахнулись от сияющего фиалковым огнем абриса.
Оклик ввинтился в мозг минуя уши.
Высокая фигура отделилась из морока умертвий, выступила вперед. Обрела очертания, утратила прозрачность.
Префект Иерархии склонился перед Эскером, опустился на колени.
- Отзови их! - в висках надсадно стучало, лишь чудовищным усилием воли Эскер заставил себя не дрожать. - Или даю слово, я буду последним, кого сожрет твоя падаль. Долину и руины закупорят, навесят отвод, ни одна живая душа веками сюда не сунется. Вы - все, до последнего! - навечно срастетесь с камнями и землей. До истинного конца времен.
Дознаватель утер пот, отдышался. Огляделся, готовый вновь нанести удар. Но призраки умолкли, бесшумно обступив предводителя.
- Человек? Как, уже не "низший"?
Горький смешок эхом ворвался в сознание Эскера.
- Говори.
Неприкаянное марево затрепетало, страстно повторяя произнесенные слова.
- Знаю. Но для этого наговор требуется снять. Та, что...
Видение подняло иссушенную голову, устремило взгляд на Эскера .
- Творили зло. - прошептал хор теней.
-
- Убивали без счета.- шелестело эхо.
- С
Запястье снова сжало.
- Что именно?
- Содеянное зло останется вашим. Даровать того, что хотите, я не в силах. - процедил Эскер. - В деревушке выжил только один... "низший" и с той, что применила некромантию, родственных уз не имеет.
Дознаватель сморгнул, прогоняя прыгающие перед ним пунцовые точки. Стук в висках бил тараном.
- А значит и я не могу. Да и не в вправе прощать.
- Разве? - произнес слышанный им прежде голос и в воздухе запахло корицей.
Дознаватель обернулся.
Ксана - слепая старуха из изувеченных Лопухов - стояла в проеме бывших ворот и с аппетитом жевала булочку.
Она не казалась хрупкой и скрюченной. Она не казалась такой уж старой. И больше не была слепой.
Медальона с сапфиром не свисал с ее шеи. А вместе с ним сошла в никуда и иллюзия.
Огромные, сине-зеленые глаза горели. Глаза горели, высвечивая шрам над левой бровью. Глаза горели, на лице ставшим куда моложе, чем ожидал Эскер. На лице, почему-то внезапно обернувшимся таким знакомым.
- Только ты и в силах, дознаватель. - Ксана не смотрела на Эскера, только на согбенный фантом. - Только ты и имеешь право отпустить восвояси эту порожденную некромантией муку. Только тебя проклятье не ослушается. Если, конечно, захочешь. Ну а если нет... Старина Блицер свое дело крепко знал, крепче только за воротник закладывал.
- Молчи, остроухий. - Ксана приблизилась к Эскеру, положила руку ему на плечо, разлив тепло по всему телу. - Молчи, я говорю.
Эскер смотрел в ее глаза. Как делал когда-то прежде. Давно, очень давно.
- Вспомни, Эскер. Все вспомни. И прости их, если сможешь. И меня, заодно.
***