Спи, крольчонок (СИ)

- Нет, ваше величество.- бесстрастно ответствовала Каменная Рожа. - Всевластители тут совсем не причем. Так же смею предположить, что почтенный притронный магик Актуриус так же не имеет к источнику проблемы никакого отношения.

- Так подсказывает верное сердце бывшего студента?

- Да. Смею надеяться, то же самое оно подсказывает и вам.

Ее величество кивнула, не проявив , впрочем, особенного энтузиазма.

- Подсказывает. Но я предпочитаю слушать разум. Разум сварлив, циничен и , случается, паскуден, вот только чаще иных органов оказывается прав. Хотя изредка не вредно дать тем другим органам взять вверх. - королева похлопала себя по животу. - Иногда получается неплохо.

- Могу ли я поздравить вас, ваше величество?

- К концу года ближе и поздравите. К развалинам пойдете один?

- Да, ваше величество. Так надежней.

- И каковы шансы, что... - королева выдержала паузу, позволяя Эскеру докончить самостоятельно.

- Велики. Если я не вернусь, то магистр Сорриниус приступит к запасному плану.

- Закупорка имени Блицкера?

- Верно, ваше величество.

- Верно, мое величество.

Эскер подошел к окну, одернул занавеску. В комнату, через треснутое стекло, густой алой волной втек закат. Закат переливался через подоконник, заливал дощатый пол, размалевывал стены в кровавую мозаику.

Анека, было уже перешагнувшая порог, остановилась.

- Господин Эскер!

Дознаватель не успел удивиться.

- Да, ваше величество?

- Удачи и спасибо.

- Ваше величество?

- За ту ножку от табурета.

Королева накинула капюшон и вышла, бесшумно затворив за собою дверь.

***

Медвежонок - дурень глупый

С ревом громким, шустрой прытью

Через лес густой понесся

Ветви хлещут как нагайкой

Шерсти клочья выдирают

Ах медок то золотистый!

Сочный, вкусный, сахаристый!

Пчелы разом стражей лютой

Возле улья ратью встали

Покусали, победили, сладкоежку-бедолажку

Мама в нос его лизнула

Сразу боль любовь уняла

Диких слив ему в лукошке

Что весь вечер собирала

Принесла и накормила, дурошлепа-шалопая

Папа рыбкой серебристой

Что в ручье холодном, льдистом

Сквозь прозрачную водицу

Тенью призрачной струится

Угостил дите малое

Вместе вышли из берлоги

Всей семье пошли по лесу

Под пологом листьев желтых

Со спокойным сердцем, зная

Что едины,, неразлучны, и судьба бессильна злая

***

"Мане аструм унда" узнал Эскер, помедлил, прикоснулся к дереву. Кора, выцветшая и сухая, все еще плотно облегала ствол. Ива "утренней звезды", разновидность встречающаяся только на территории Иерархии, служила символом - гордым, вечным, упрямым. Ива, каждую весну обряжавшаяся в подвенечно-белое лиственное облачение, сносила засуху и морозы, терпела потопные ливни и паразитов. Короеды гибли от ядовитого сока, годы не имели власти. Из нее первые Высшие делали луки, копья и стрелы, из ее ветвей и листьев выделывали короны. "Белый венец" всякого нового Иерарха сплетали из "мане аструм унда", саженец "утренней звезды", постепенно мужающий и растущий, сопровождал верховного правителя до самого конца. И когда престол передавался следующему Высшему из Высших, его ждал свой личный саженец.

Крепости и гарнизону оказывали великую честь, если в самом центре твердыни сажали подобную иву. Это означало, что все окрест принадлежит Иерархии. Отныне и до конца времен.

В данном случае, конец времен наступил локально. Ива сгинула вместе с замком и долиной.

Развалины внутреннего двора, где пустило корни дерево, в блеклом утреннем свете приобретали вид жалкий, нежели зловещий. Ночью! О, ночью все было иначе! Обернутые сумраком, обломки башен и стен клыками вздымались к сумрачному небу, гуляющие сквозняки оборотнями выли из щелей. Сейчас же, небосвод, затянутый в рваные обрывки туч, цветом походил на выжатую половую тряпку, а просачивающиеся через прорехи облаков лучи высвечивал приконченную крепость, навевали постное ощущение уныния.

Оставив Конъюнктивита у высохшего русла, остаток пути до развалин дознаватель прошел пешком. Эскер ожидал сопротивления. Исступленного броска незримого присутствия, бешенной ярости. Хоть чего-то.

Бойницы пустоглазо пялились на низшего, осмелившегося приблизиться к замку вплотную.

Он миновал то, что осталось от ворот, прошагал сквозь руины казарм, обогнул колодец, прошел по вымощенному бежевыми плитками внутреннему двору. Там и увидел иву.

Но более ничего.

Проклятье, препаскудный выкормыш некромантии, словно играло с ним в прятки.

Эскер вновь вытащил из кармана кольцо, лунный камень, в оправе из латуни, личная - очень личная - вещь покойной травницы. Зажал блестящий кружочек между ладонями, зашептал. Чувствовал, как кольцо наливается холодом, тяжелеет, тянет вниз. Но неуспокоенный дух Селентии не торопился являться на зов. Нечто слушало, но не откликалось. Не хотело. Либо не могло.

Эскер шептал. Сконцентрировался, позволил холоду выступить инеем.

Отзовись!

Тот, кто лишен права на смерть, откликнись!