Спасение царя Федора

Станешь тут стервой, когда весь мир ополчается против тебя, и даже сын, на которого ты делаешь все ставки, в восьмилетнем возрасте умирает от несчастного случая. Или тот случай был не совсем несчастным, а на самом деле это было убийство. Не знаю, об этом надо спрашивать у самой «царицы» Марьи, но спросить по-настоящему у нее сможет только Птица, но я не знаю, захочет она окунаться в это дерьмо или нет?

Но вернемся к нашим свидетелям. Видеть и слышать все, что происходит в комнате для допросов, они могли полностью, а вмешаться в происходящее – уже нет. Перед началом процедуры все свидетели подписали бумагу, в которой было сказано, что инокине Марфе, бывшей царице Марии, предъявлены пять схожих между собой мужчин и один труп. При этом один из мужчин является беглым из ссылки Василием Романовым, который ранее на людях называл себя «царевичем Дмитрием Ивановичем», а труп в таковой роли был использован паном Ходоковским как доказательство убийства того самого «Дмитрия Ивановича» сторонниками Годуновых.

Ну, как и ожидалось, для нас опознание закончилось полным успехом, а для Марьи Нагой грандиозным конфузом. Войдя стремительно в допросную, женщина, до того решительно настроенная признать Самозванца своим сыном, вдруг резко затормозила и принялась растерянно оглядываться по сторонам, ничего не понимая. Вместо одного персонажа, которого она по местным обычаям должна была признать или не признать своим сыном Димитрием (Василия Романова «царица» Марья никогда ранее не видела и не представляла себе, как он выглядит), ей на выбор предлагалось аж шесть неподвижных мужских персон, примерно одинакового возраста, внешности и телосложения…

Тетка была готова признать своим сыном кого угодно, лишь бы вырваться на свет божий из тесной и душной монастырской кельи, куда ее на пару упрятали Борис Годунов и Василий Шуйский, который возглавлял следственную бригаду по делу о смерти ее сына. А так – кого же признавать сыном Димитрием, если на одного Самозванца приходится сразу пять подставных фигур? О русской рулетке Марья Нагая никогда не слышала, но примерно представляла себе, какой у нее шанс угадать «правильный» ответ, поэтому изрекла святую истину, что ее сына царевича Дмитрия Ивановича среди этих мужчин нет. Ай, молодца!

Но бывшая царица сразу же умудрилась изгадить о себе все благоприятное впечатление, произведенное предыдущей фразой, заподозрив, что мы и вовсе не выставили на опознание Самозванца, то бишь того самого «царевича Дмитрия Ивановича». А вот это она зря, безвыигрышные лотереи совсем не в моем стиле. Туточки он, родимый, никуда не делся, но даже глазом, злыдень, мыргнуть не может, дабы подать знак инокине Марфе: «Вот он я, типа, царевич Дмитрий, признай меня, и будет тебе счастье». Кстати, товар показан лицом и нашим свидетелям, среди которых и Михаил Скопин-Шуйский, который как раз работал на Самозванца и прекрасно знает, как он выглядит; понятно, что бывшая царица не признала в нем своего сына. Занавес!

В смысле, пора убирать тот односторонний занавес, отделявший свидетелей от допросной комнаты, в которой шло опознание. Легкий щелчок – и барьер, разделяющий две половины комнаты, исчез. Первое, что бросается в глаза – выражение омерзения на лице Михаила при взгляде как на Самозванца, так и на Марию Нагую. Его служба на эту гопу кончилась раз и навсегда, и теперь, когда враждебность между нами исчезла, я чувствую, как гениальный русский полководец Михаил Васильевич Скопин-Шуйский все сильнее и сильнее стучится в мою черепушку с предложением руки и сердца – то есть, тьфу ты, службы и верности.

Парень, а ты точно хочешь попасть сюда? Тут, в моей голове обитает весьма странная компания: дикие амазонки, мрачные «волчицы», суровые бойцовые лилитки, помешанные на орднунге тевтоны, а также солдаты и офицеры советского танкового полка. Евпатий Коловрат и Александр Ярославич со своим братцем Глебом воспринимаются скорее не как подчиненные, а как соратники, соседи с фланга. Там же у меня многочисленная сборная солянка из мира Славян, причем половина из них – славяне-анты, а половина – ромеи, и среди них сам Велизарий. И тут же, как вишенка на торте, синтетические личности старших офицеров «Неумолимого». Я никого не принуждаю, Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, но если ты сюда войдешь, то тебе придется со всем этим мириться, потому что все они давно уже служат мне верой и правдой.

Тот входит, несмотря на все мои предупреждения, с трудом приоткрыв тяжелую бронированную дверь противоатомной защиты. Внутри полумрак, тусклое дежурное освещение, в полумраке едва угадываются контуры тактического планшета и дисплеев операторов связи, и только где-то вдали едва слышен шум вентиляторов системы жизнеобеспечения. Мизансцена явно извлечена из сознания кого-то из офицеров танкового полка, бывавшего на таких армейских и групповых подземных пунктах управления войсками; с некоторыми поправками, внесенными псевдоличностями старших офицеров с «Неумолимого». Ну зачем вы, блин, так пугаете человека? Ему же страшно до печеночных колик…