Спасение царя Федора

Кроме Ивана Никитича, в избе находился его слуга Семен по прозвищу «Натирка»; он-то и ухаживал за больным Василием. Смирной Маматов навещал Василия Никитича и несколько раз «попа к нему пущал». По официальной версии, Василий Никитич Романов скончался 15 февраля 1602 года. На его похороны было заплачено 20 рублей трём попам, дьячку и пономарю, что по тем временам составляло огромные деньги. Коррупция была изобретена не вчера, так что вполне возможно, что это была плата за инсценировку смерти узника. А уже во вторник второй недели поста будущий Самозванец ищет попутчиков для поездки на богомолье в Киев.

Кстати, Первыми строителями и поселенцами Пелымского острога стали сосланные Борисом Годуновым жители города Углич, участники восстания, связанного с убийством наследника Ивана Грозного – царевича Дмитрия, погибшего при загадочных обстоятельствах в мае 1591 года. Не отсюда ли растут ноги у истории с «царевичем Дмитрием Ивановичем»? Не от местных ли жителей, свидетелей и очевидцев той истории, тако же насмерть обиженных на Годунова, будущий Самозванец наслушался историй о том, именем которого должен был назваться, пытаясь сесть на царский трон?

Но что бы ни делалось – все к лучшему, потому что теперь Москва никогда не узнает ни боярского царя Василия Шуйского и призванного на царство той же боярской думой польского королевича Владислава Сигизмундовича. Судя по рассказам очевидцев, Василий Шуйский, спасаясь от пожара, выпрыгнул в окошко своего терема (и как только пролезла такая туша в такую узость). Но не успел боярин встать на ноги, как набежавший со всех сторон народ принялся «ласково» дубасить его разным дрекольем, а потом долго таскал по Москве отрезанную голову, насаженную на острие пики. Голова смотрела на все происходящее выкаченными шарами неживых глаз и как бы вопрошала всех встречных и поперечных: «А нас-то за шо?».

Нечего было интриговать, утаивать в голод хлеб и продавать его стократ выше обычной цены, травить царя Бориса Годунова и организовывать заговор в пользу Самозванца по свержению его сына, чтобы потом, свергнув Самозванца через еще один заговор, самому залезть на московский трон, нахлобучив на уши шапку Мономаха. Не было бы всего этого, не было бы и инспирированного поляками московского погрома, хотя, по мне, он всяко лучше многолетней Смуты, когда Россию по очереди будут рвать на куски то бездарные правители-бояре, то бессовестные международные (в частности польские) авантюристы, а народ будет только безмолвствовать и терпеть, ибо сакральность и авторитет царской власти этими самыми боярами и авантюристами будет втоптан в грязь, и в каждой волости в качестве верховной власти появится свой пан атаман Грициан Таврический.

А вот четвероюродный племянник того самого Василия Шуйского, Михаил Скопин-Шуйский – как человек при личном знакомстве мне понравился; девятнадцатилетний юноша, вполне самостоятелен и уверен в себе. Наверное, все это потому, что уже в девять (по некоторым данным в одиннадцать) лет юный Михаил Васильевич после смерти отца Василия Федоровича остался единственным мужчиной в доме, надежей и опорой, и в таком плане и воспитывался своей матерью. Кроме того жили вдова с сыном не в шумной Москве, эпицентре всех возможных пороков, а в дальней вотчине Скопиных-Шуйских в Кохомской* волости, на берегах реки Уводи**. Возможно, что матушка смолоду говаривала маленькому Мише: «Если ты этого не сделаешь, Мишенька, так кто же сделает? Нет у нас в доме других мужчин, и не будет».

Географическая справка:

* Ко́хма – город в Ивановской области России.

** У́водь – река в Ивановской и Владимирской области; левый приток Клязьмы.