Спасение царя Федора

Патриарх Евтихий вел себя совершенно по-иному. Ведь он, бывало, говорил самую нелицеприятную правду и самому Юстиниану, не боясь при этом ни ссылки, ни пыточных застенков. Разглядывая пришельцев, будущий Святой Евтихий не видел в них ни дьявольского, ни божественного, а видел самых обыкновенных людей, которых, правда, подобно плащу, облекала божественная воля, ведущая их к какой-то неведомой ему цели. Но кто он такой, чтобы спорить с Господом, который часто обрушивает одни царства только для того, чтобы возвысить другие… И если неграмотные и темные солдаты приняли Серегина за архангела Михаила, Нику-Кобру за Деву Марию, а бойцовых лилиток за ангелов, то Юстин, его супруга Элия София, начальник схолариев и патрикий Роман, а также патриарх Евтихий сразу поняли то, что это к ним на огонек заглянул архонт-колдун Серегин, которому, как говорят, до всего есть дело.

Тем более что будущего императора они оба достаточно хорошо знали и, по крайней мере, Евтропий рассчитывал, что тот не забудет старых благодеяний и покровительства по службе; и после того, как займет престол ответит им тем же. А в случае каких-либо неприятностей есть надежда на снисходительное отношение. Забыли убогие, что чаще в таких случаях следовал «удар милосердия» острым стилетом и упокоение трупов на дне бухты Золотой Рог, где у них будет немало приятелей с такой же, или похожей, судьбой.

При этом наличие лежащей на пришельцах божественной воли увидел только патриарх, зато все остальные оценили и прониклись сверхчеловеческими возможностями, которые были продемонстрированы во время прибытия этой странной компании. Ведь ходить по воздуху – это вам не щеки надувать, приказывая всем падать ниц под страхом смертной казни. В любом случае всех, кроме несостоявшихся императора с императрицей, впереди ждало что-то хорошее.

Например, патриарх Евтихий, даже не перебросившись с Отцом ни единым словечком, единственный раз в жизни стал свидетелем божественной манифестации не за чтением древних манускриптов и не в умозрительных размышлениях, а наяву, во время реально происходящих событий. Этого опыта и ощущения прикосновения к высшим силам ему теперь хватит на всю оставшуюся жизнь. И еще долго в этом моменте патриарх Евтихий будет черпать вдохновение для своих проповедей.

Но дальше патриарха ждало новое испытание. Будущие император и императрица подошли к нему и опустились на одно колено.

– Ваше святейшество, – произнес пока еще патрикий Кирилл, склоняя перед патриархом свою голову, – будьте добры, благословите наш грядущий брак со всей ромейской державой. Обещаем править по совести и в соответствии с законами, а также помнить, что государь в первую очередь должен заботься о слабых и сирых своих подданных, и лишь в последнюю – о себе. Обещаем остановить всеобщее разорение, сделав людей зажиточными, а государство – сильным и богатым. Обещаем вернуть закон и порядок туда, откуда он исчез при последнем царствовании.

– Ваше святейшество, – добавила Аграфена, – обещаю быть целомудренной, скромной и разумной, всеми силами помогать своему супругу нести его тяжелую ношу, смягчая его гнев в отношении провинившихся и пробуждая милосердие к вдовам и сиротам. Благословите меня и моего мужа на то, чтобы править ромейской державой в интересах всех ее подданных.

Услышав это патриарх только покачав головой, ибо до того никто не обращался к патриархам с подобными речами. Церемония принятия власти новым императором была исключительно светской, и хоть производилась от лица народа, Сената и армии Рима, но участие двух первых составляющих было чисто формальным. Народ вообще никто и ни о чем никогда не спрашивал, голосование в Сенате при наличии у кандидата силовой составляющей было достаточно предсказуемым, и самым главным было мнение армии, зачастую с необычайной легкостью сперва возводившей на трон, а потом и свергавшей ромейских императоров. Патрикий Кирилл как бы подсказывал, что церемонии надо придавать сакральный характер, уходя от выборов в Сенате и напрямую приходя к передаче власти по божьей воле от отца к старшему сыну.

Наконец придя к определенным решениям (при этом все его колебания со стороны выглядели как самая искренняя и жаркая молитва), патриарх перекрестил молодых людей и произнес:

– Благословляю вас, дети мои, на праведную и целомудренную жизнь, да на подвиг великий, которого мир еще не знал. Помните все то, что вы обещали мне в этот день, ибо вы не мне обещали это, но самому Богу. Аминь!