Создатель Лун с иллюстрациями Сантьяго Карузо

Каноэ устремилось в туман, серые волны катились ему навстречу – высокие, вровень с бортами, глянцевитые и бесшумные. Густые столбы, окутанные клочьями сумрака, плыли над водой, отбрасывая на лодку мелькающие пятна теней. Исполинские фигуры, сотканные из пара, вздымались до небес и там, на головокружительной высоте, распадались на облака, обрывками погребальных пелен неподвижно повисавшие над морем. Гигантские полотнища тумана дрожали и колыхались, потревоженные ходом каноэ, белесый полумрак сгущался, сменяясь угрюмой мглой. Но вот наконец посветлело, туман поредел и превратился в дымку, дымка – в легкое марево, а марево разошлось и растворилось без следа в ясной синеве небес.

Переливаясь жемчугами и сапфирами, море плескалось на серебристой отмели.

Вот так Кент и приплыл на Остров Горя.

III

Волны накатывали на серебристую отмель одна за одной, рассыпаясь толчеными опалами и разливаясь шипящей пеной на звонких песках. Вспорхнули стайки береговых птичек: раскрыв крылья, ярко блеснувшие под солнцем, они понеслись прочь от воды – туда, где раскинулся белый пляж, опушенный лесом, испятнанный тенями деревьев.

Вода кругом была мелкой и прозрачной, как хрусталь: сквозь нее виднелись и складки песка на дне, и пурпурные водоросли, и крошечные морские твари, кишевшие под водой и прыскавшие врассыпную от каждого удара весла.

Мягко, точно бархат по бархату, каноэ заскользило днищем по песку.

Беглец поднялся, шатаясь, и кое-как перешагнул через борт. Спотыкаясь, выволок лодку на берег, под деревья, перевернул ее кверху дном и сам рухнул рядом, лицом в песок. Страх перед страхом ушел, отступил перед усталостью, но голод, жажда и лихорадка сражались со сном, и Баду Кенту снилась веревка, терзавшая его шею, снилась лесная погоня и выстрелы. Снился лагерь и его сорок фунтов сосновой смолы, и Талли, и Бейтс. Снился костер и закопченный чайник, вонь заплесневелых одеял, засаленные игральные карты и его новая, с иголочки, колода, которую он несколько недель прятал от ребят, чтобы сделать им приятный сюрприз. Все это мелькало под его закрытыми веками, пока он лежал ничком, носом в песок, и только лицо мертвеца так ему и не приснилось.

Тени листвы мелькали на его белокурой стриженой голове. Вокруг порхала бабочка, присаживаясь то на ногу спящего, то на тыльную сторону бронзовой от загара руки. От полудня и до самого вечера гудели пчелы, собиравшие мед на деревьях, что стояли в полном цвету. Листья едва шелестели, птички вернулись на берег и расселись вдоль кромки воды, слабый прилив сонно полз по песку, а в нем отражалось небо. Подкрались сумерки – и зенит потускнел, где-то далеко в лесу шевельнулся ветерок, звезда блеснула и погасла, разгорелась вновь, мигнула и вновь засияла.

Наступила ночь. Под деревьями заметались ночные бабочки, жук, круживший над грудой водорослей, упал на песок и затих. Где-то за деревьями прорезался звук – журчание лесного ручейка, льющееся бесконечной мелодией. Беглец слышал его сквозь сон, музыка ручья пронизывала все его видения, словно серебряной иглой, и колола его, как иглой – колола пересохшее горло и растрескавшиеся губы. Но он продолжал спать, спеленутый от головы до пят ночной прохладой.

Ближе к рассвету проснулась и запищала птица. Встрепенулись и другие – растревоженные, еще полусонные. Чайка на берегу расправила смятое крыло, почистила перья, взъерошила клювом пух, сделала пару шагов к морю и снова задремала.

Из-за туманной отмели повеял бриз, под ветром встопорщились перья спящих чаек, зашелестели листья в лесу. Хрустнула ветка, переломилась и упала. Кент шевельнулся, вздрогнул всем телом и пробудился. Первым делом он услышал песню ручья – и, спотыкаясь, поплелся на звук. Ручеек отыскался сразу за деревьями – узкий, но глубокий, он едва мерцал в сером утреннем свете. Кент лег на живот и окунул лицо в воду. Рядом с ним из лужицы пила птичка – пушистая, с блестящими глазами, совершенно бесстрашная. Когда он наконец встал, не обращая внимания на капли, стекавшие по губам и подбородку, ноги держали его уже тверже.

Он достал нож, выкопал несколько белых корешков, выступавших из-под земли на берегу, отскреб их ножом от грязи, ополоснул в лужице и съел. Когда он вернулся к лодке, уже совсем рассвело, но вечная пелена тумана, висевшая вдали над морем, еще скрывала солнце из виду. Кент поднял каноэ, водрузил его себе на голову днищем кверху и отнес в чащу, прихватив заодно весло и шест. Там поставил его на землю и постоял немного, в задумчивости поигрывая складным ножом, то выкидывая, то пряча лезвие. Затем окинул взглядом деревья. Там были птицы, оставалось только придумать, как до них добраться. Посмотрел на ручей. Песок хранил следы его пальцев, но было и кое-что еще: смахивало на след острого оленьего копыта.

У Кента не было ничего, кроме ножа. Он снова выкинул лезвие и уставился на него.