Совершенный изьян

Пётр помассировал глаза через закрытые веки. Руль в руках Вика ходил ходуном — фургон отбивал расхлябанной подвеской дёрганый ритм разбитой дороги.

— А хер его…

Вдалеке, за кособокими киосками, ярко горели окна на первом этаже серого здания, и этот мощный свет посреди тонущей в тени улицы казался чем-то противоестественным, вроде сбоя в программе.

— Так чё будет-то?

За окном побежали ряды автоматических киосков. Впереди мелькнула знакомая неоновая вывеска — зелёная пиктограмма, рюмка, лопающиеся пузырьки.

— Останови-ка, — попросил Пётр.

— На хера?

Не дожидаясь ответа, Вик притормозил на обочине, отлепил потные руки от руля и повернулся к Петру:

— Ты чё, бля, молчун сёдня такой?

— Выпить не хочешь? — предложил Пётр.

— А как же добросовестное, мать его, патрулирование?

— В пизду.

Они вышли из фургона. Вик шёл, скорчившись от холода. В его всклокоченной, заметно отросшей за последнее время бороде поблёскивали снежинки.

— Ток возьмём — и сразу в фургон! — заявил он. — Не хер тут жопу морозить.

— А ты закаляйся! — сказал Пётр, хотя его самого уже трясло.

— Шутник, блядь! — Вик смахнул с бороды снег. — Закаляйся! Да я тут, в отличие от тебя…

Он остановился и завертел головой.

— А куда мы ваще…

Вывеска над киоском несколько раз мигнула, передав в сумрак неразборчивый двоичный код, и погасла. Они стояли у чёрной стены жилого дома, в котором не горело ни одно окно. Вик топтался на месте, пытаясь согреться.

— Ты, блядь, издеваешься?

— Да было же здесь…

Пётр подошёл к погасшему киоску, оставив Вика приплясывать от холода. Терминал не светился. Вывеска над прогнувшейся крышей была совершенно чёрной, неоновые трубки будто выгорели изнутри.

— И чё? — крикнул Вик.

Издалека — там, где густой сумрак разрезали неестественно яркие огни из окон серого здания — взвились протяжные пьяные крики. Кто-то дико загоготал.

— Да ну их! — скривился Вик. — Мало ли чё они там! На хер нам это надо!

— Погоди.

Пётр потуже запахнул куртку и зашагал вниз по улице.

— Куда ты! Я тут окоченею щас на хер!

Пётр не ответил. Ветер теперь дул в спину, сбивая с ног. Над асфальтом кружилась снежная пыль. Окна на первом этаже серого здания загорелись ещё ярче, и в их белом фосфорном свечении вдруг прорезались красные лучи. Пётр различил мечущиеся в окнах тени. Послышался нарастающий — по мере шага — топот ударных.

— Да постой ты, блядь!

Вик, недовольно кряхтя, хромал следом за Петром.

Тот остановился у поросшей инеем стеклянной двери, за которой мельтешили неясные фигуры. Клуб? Никаких вывесок не было. Пётр толкнул дверь.

У входа никто не стоял. Никто вообще не обращал на Петра внимания. У стен горбились, точно уродливые электрические скелеты, два массивных ламповых отопителя, однако помещение всё равно раздирало от холода. На полу валялось несколько прожекторных фонарей. Откуда-то из глубины доносилась грубая тяжёлая музыка, под которую дёргалась стайка подростков, размахивая неестественно подвижными, состоящими из одних шарниров руками. Но на дискотеку это походило меньше всего. На одной из стен кто-то намалевал огромный иероглиф — дешёвая маслянистая краска не успела толком подсохнуть и расплывалась, как тушь.

— И чё здесь? — спросил, хлопнув дверью, Вик. — Чем они обдолбались?

Пётр молчал.

— Они чё, блядь, танцуют? Во, мудланы!

Долговязый парень в залатанной пластиковой куртке неприятно-красного, как оголённая плоть, цвета, вывалился из толкучки — точно чужеродный элемент, отринутый слившейся в ритмичном единстве толпой, — и сделал несколько шатких шагов в сторону иероглифа.

— Красавец какой! — ухмыльнулся Вик.

Парень подошёл к стене почти вплотную и замер, слепо уставившись на иероглиф неживыми глазами. Дутая куртка с залатанными порезами уродливо топорщилась на плечах, словно его тело поросло огромными опухолями.

— Да он же… — Вик шагнул к парню.

— Стой! — крикнул Пётр. — Не трогай его!

— Он чё, в дыре? — Вик брезгливо сплюнул себе под ноги. — Больной ублюдок!

Пётр крикнул трясущимся подросткам:

— Эй! С другом вашим чего творится?!

Никто не обращал на него внимания.

— Это ж как тот? — Вик повернулся к Петру. — Зомбарь долбаный? Который у нас в фургоне дубу дал?

— Возможно, — тихо сказал Пётр.

Вик испуганно попятился.

— Не, я к нему пальцем не прикоснусь! На хуй это всё! Хватило мне прошлого раза, когда…

Парень дёрнулся, как при конвульсии, и изогнулся так, словно у него переломился позвоночник, хотя взгляд его всё так же слепо упирался в нарисованный иероглиф. Казалось, он уже мёртв, но его тело этого ещё не осознало. Мускулы на его лице дрогнули — как будто он хотел что-то сказать, но не смог разлепить губы, — а из глаз, неподвижных и мёртвых, потекли тёмные слёзы.

— Боже! — выдавил из себя Вик. — Какого ху…

Кровь.

Парень снова вздрогнул и, не издав ни единого звука, повалился на пол.

Вик продолжал пятиться.

— Снова это! Какого хуя ты сюда попёрся? Как ты узнал?

Пётр молчал. В лицо ему ударил прожекторный свет. Кто-то задел ногой фонарь. Пётр отвернулся. По растекающемуся на стене иероглифу заметались очумелые тени.