Совершенный изьян

— Да не знаю я! Я тебе не этот, не физик. И не химик. Не была она окоченелая. Умерла недавно по ходу. Я такое ваще… — Вик посмотрел на Петра. — Я такое, блядь, ваще никогда не видел. Я и мертвяка-то с шунтом за кольцом не находил никогда.

— Бред какой-то! Там же действительно есть режим паники. За ней «скорая» должна была приехать, а не мы.

— Да хуй его знает! — Вик на секунду отпустил руль, и фургон мотнуло в сторону. — Может, не сработал режим этот. А может, и сработал. Я-то чё, у меня шунта нет. Мало ли чё у них там сейчас в энд юзер агрименте написано. Да и никому ж неохота за кольцо среди ночи переться.

— Но ты же знал, чего делать.

— Ты меня чё, допрашивать будешь?! Я хоть чё-то сделал! Червяк её поднял — надо поджарить червяка!

Вик задумался. У его глаз прорезались глубокие, как у старика, морщины. По лобовому стеклу проносились блики от фонарей, мерцающих, как от перебоев напряжения.

— Не знал я ничего. Рассказывали, бывают конвульсии. Разряд в голову — и шунту пиздец!

— Это я догадался. А палка откуда? Мне о ней не говорили ничего.

— Да палка эта, разрядное устройство или как её там. Щас не пользуются, с мертвецами от неё толку мало. Обычно. Но в фургоне есть всё равно.

— Понятно.

Пётр откинулся на сидении. Курить хотелось невыносимо.

— Я жрать хочу, — сказал Вик. — Притормозим здесь.

И зарулил на обочину.

— Жрать? — моргнул Пётр. — Где?

— Тут есть. — Вик отключил двигатель, и косящие фары медленно погасли. — Автомат. Хот-доги. Пойдёшь?

Они вылезли из фургона. Вик быстро зашагал мимо кривых и слепых киосков. Все оконца были завешены листами мятого гофра. Почерневший от копоти снег скрипел под ногами.

— Автомат? — Пётр с трудом поспевал за Виком. — И чего, ночью работает?

— Работает, конечно. А хули бы мы туда пёрлись тогда?

Автомат прятался среди закрытых киосков — вывеска у него не горела, лишь слабо подсвечивался платёжный терминал.

— Не вызывает он как-то доверия! — хмыкнул Пётр.

— И хер с тобой! У тебя ток водка палёная, от которой кишки гудят, доверие вызывает! Можешь голодать, мне чё!

Вик приложил ладонь к считывателю. Автомат выплюнул продолговатый брикет в целлофановой упаковке. Вик взял его и тут же перехватил другой рукой.

— Горячий, блядь! Перегрели почему-то.

Брикет был коричневого цвета, с закруглёнными краями.

— Похоже на говно, — сказал Пётр.

— Да пошёл ты! — Вик разорвал целлофан и принюхался так, словно сам сомневался в съедобности «хот-дога». — Нормально. Перегрели, а так нормально. Какая-то сука поигралась тут с настройками.

Пётр пожал плечами и тоже купил себе «хот-дог».

Они устроились позади киоска — где не было ветра. «Хот-дог» оказался комковатым. Разжёванные куски приставали к нёбу, как клейкая паста. Но вкус был приятным — мясным и острым.

— Подпортили малость, — сказал Вик. — Но всё равно неплохо.

— Нормально. Есть можно.

— Ты это, глотнуть-то дай.

Несмотря на отсутствие ветра, Пётр чувствовал, как холод проникает сквозь его тяжёлую тёплую куртку. Он доел «хот-дог», скомкал обвёртку и помассировал окоченевшие ладони. Вик же продолжал смаковать, с «хот-догом» в одной руке, фляжкой — в другой. Щёки у него зарозовели, а водка больше не вызывала нареканий.

— Коптя-ят! — протянул он с важным видом, точно доморощенный философ.

— Ты о чём?

Вик кивнул в сторону широких труб, которые поднимались над панельными домами. Чёрный дым сливался с пустым беззвёздным небом, и казалось, что трубы затягивают в себя темноту.

— Опять перебои будут! — Вик облизнул губы. — Не в центральных, конечно. У тех сучек каждый день праздник. Но нам вот прилетит наверняка.

— Это да.

— Отключить бы на хер все эти поганки! Это ж они всё из города высасывают. Паразиты, бля!

Где-то вдалеке, еле пробиваясь сквозь густой шлейф смога, поблёскивали тусклые огоньки.

— Жди, — нахмурился Пётр. — Они отопление, скорее, отключат.

— Отключат, как пить дать. И свет.

Вик доел «хот-дог», но фляжку не возвращал.

— Пойдём, может? — сказал Пётр. — Я уж дубеть начинаю.

— Погоди! — запротестовал Вик. — Ты подыши! Тебе полезно. Считай это курсом новичка, бля! Да и нам нужно же патрулировать на хер, вот мы и патрулируем! Глотни, давай!

Вик встряхнул фляжку.

— Мне хватит! — отвернулся Пётр. — А патрулировать и сидя в тепле можно. Пошли!

— Тут как-то уютно. — Вик показал на заброшенные киоски. — Все эти коробочки. И ветра нет. И гарью почти не пахнет. Есть еда и… — Он приложился к фляжке. — К холоду надо привыкнуть. Надо пустить его, блядь, в себя, закалиться, а то зимой околеешь тут же!

— Философ, твою мать.

— О, кстати! — Вик толкнул Петра в плечо. — Вспомнил я, чё мне говорили. По поводу шунтов этих ебучих.

— И чего тебе говорили?

— Говорили, значит, — Вик набрал воздуха в грудь, — что здесь, в третьем, у мужика карачун был, он дубу дал, понятное дело, причём шунт у него, все дела, такой весь прокаченный до сотого левела…

— И чего?

— Да чего-чего, провалялся он больше десяти часов. Это днём! Люди рядом ходили. А чё им? Подумаешь, трупяк лежит, чё такого. Ток ночью его и приняли. Сподобились на хер. Дескать, перегружена была у них, блядь, эта их блядская сеть.