Совершенный изьян

Прожектор над танцполом заработал — стал полоумно вращаться из стороны в сторону, разглядывая посетителей. В стенах зажглись огоньки, и Пётр, оглянувшись, увидел на щербатом бетоне люминесцентные иероглифы.

— Четвёртый справа — новый! — сообщил ему бармен и поставил на стойку рюмку. — Хотя кому я говорю? Ведь правда, эска?

— Иди ты! — Пётр осушил третью рюмку.

Послышалась музыка — монотонная и ритмичная. Буханье барабанов отдавалось в груди. На танцпол вышло несколько человек — в тёмных, обтягивающих одеждах, — но никто даже не думал танцевать. Все замерли, приоткрыв рты, уставившись в потолок.

— Чего за херня такая? — прошептал Пётр.

— Тебе как, эска? Новую делать? Пока на рекорд идёшь!

— Хватит с меня этой дряни! — Пётр чуть не опрокинул на пол пустую рюмку. — Налей чего-нибудь другое.

— Чего-нибудь другое, говоришь…

Бармен на секунду задумался, всмотрелся, прищурившись, в другой конец стойки, где Пётр уже ничего не различал, и вдруг щёлкнул пальцами.

— Есть одна идейка! «Дыхание смерти»! Там без слоев, но тоже ничего так коктейльчик. Пойдёт?

— Чего-то у вас тут смерть одна.

— А сегодня тематический вечер!

— Дыхание, так дыхание. — Пётр поёрзал на стуле, продолжая наблюдать за танцующими. — Наливай!

Платёжный терминал сообщил стервозным писком об удачной транзакции. Музыка ускорилась и сразу сбилась с ритма — ударные, глухие и звонкие, встревали невпопад, перекрикивая друг друга, заглушая протяжное журчание синтезаторов. Одна из фигур на площадке покачивалась, как в трансе.

— Держи!

Бармен поставил на стойку высокий стакан с плотной густо-жёлтой жидкостью, напоминающей подслащенный белковый коктейль. Пётр подхватил стакан, принюхался и, поморщившись, кивнул в сторону одного из светящихся иероглифов.

— Я за столик.

— Уже нас бросаешь?

Бармен недовольно проследил за тем, как Пётр сползает со стула.

— Вот только давай без фокусов, хорошо, эска? Ты уж постарайся. Не забывай про мою доброту!

Пётр поплёлся к столику у стены. По пути он едва не сшиб тощую официантку в обтягивающем наряде, и та, отшатнувшись, злобно просверлила его глазами.

— Осторожнее, ты!

— Да, да, конечно, — буркнул Пётр и свалился в кресло под блестящим иероглифом.

Он пригубил коктейль — приторный и густой. Посмотрел на танцпол.

Пётр и сам не понимал, почему до сих пор торчит в клубе. Снимок он забыл. После трёхцветных коктейлей стало тяжело даже говорить. Но он сидел, тупо уставившись на танцпол, где дёргались осатанелые подростки, будто и правда всё ещё надеялся найти девушку со светлыми волосами, которая танцевала бы одними руками, изображая в воздухе закрученную тремя витками спираль.

Посетители прибывали, но в клубе, несмотря на светильники в стенах и мечущийся по всему залу прожекторный луч, было по-прежнему темно. Всё вокруг — даже неловкие движения танцующих — сковывал сумрак, который странно усиливался из-за сбивчивой музыки. Ламп в стенах едва хватало на то, чтобы осветить выведенные на обшарпанном бетоне иероглифы — порталы в иную, запрограммированную реальность. Иероглифы поблёскивали и лоснились, точно их нарисовали совсем недавно, наспех, не дав толком высохнуть перед приходом гостей. Из тьмы, ложившейся плотными кольцами между столами и танцполом, доносилось размашистое буханье ударных. Казалось, стоит провести по воздуху рукой, исполнить волшебный жест, код авторизации — и чахлые фигуры на танцполе мигом смешаются с темнотой.

Пётр отпил приторной жижи из стакана. Облизнул губы. Выпил ещё. Руки уже не тряслись, голова не болела. В клубе было тепло, на лбу даже выступил пот.

Пётр допил коктейль и стал снова вглядываться в лица людей в центре зала. Кто-то и правда пытался танцевать. Высокий парень — если, конечно, это был парень — судорожно взметнул к потолку руки, прижал их к груди, стискивая воображаемую рану, застыл на мгновение в страдальческой позе и резко, одним движением, вывернул на бок голову, как больная птица.

Пётр вдруг осознал, что у всех посетителей клуба есть шунты. Червяки в голове. Это же очевидно. Наверняка у каждого второго и кристалл с призраком в кармане. Они все украли чужие лица.

Пётр усмехнулся и вытряс последние, самые сладкие, капли из стакана себе в рот.

Здесь у всех червяки. Даже у толстого бармена с красным от духоты лицом, голос которого, протяжный и приглушённый, как слуховая галлюцинация, до сих пор доносится из темноты — даже у толстого бармена есть шунт. Что видит бармен? Какой он выбрал портал? Новый? Четвёртый справа?

Коктейли теперь пользовались спросом, и несколько человек толкались у стойки, напоминая статистов из фильма для минбана, заполняющих на заднем плане сумрачную пустоту. Пётр поднялся из-за стола и, покачнувшись — сладкое пойло било по ногам похлеще снотворного, — побрёл сквозь полосы тьма и света.

Бар сверкал и переливался развешанными под потолком бокалами, как электронное видение.

— О, эска! — обрадовался бармен. — Ты живой!

Какой-то человек у стойки — невзрачная тень, которая уже начинала распадаться, — скосил на Петра наполненные влажным блеском глаза и презрительно усмехнулся.