Социальный эксперимент

Как потом оказалось, проспал он сутки. Потом было скучно. Карантинщики резались в карты на пороге его палатки, лесорубы мрачно бухали и пели песни под гитару в соседней. На пятый день у него в крови нашли какие-то изменения. Сам Володька ничего не ощущал, кроме бешеной, невыносимой скуки.

На базе 23 умер первый человек. В ту ночь один из рабочих пытался прорваться в Володькину палатку. Карантинщик оглушил его стулом и добавил из ампуломета каким-то снотворным. Наутро связанный по рукам и ногам лесоруб орал на весь лес, что все равно доберется до гаденыша. Карантинщики поили его и двух других сброшенным с вертолета спиртом и утешали, как могли. С базы 23 шли новости одна хуже другой. В частности, выяснили, что заболевание вирусное.

Еще через неделю заболел табельщик разведывательной группы. Это был обвал. Заразность вируса была на тот момент уже доказана как воздушно-капельная. Весь городок, и без того сидевший в полуконтактном карантине, замер в ожидании. Но даже в дурном сне никому не снилось, что эпидемия пойдет с яслей.

Сонька умерла. Ольгишна тоже, да и половина интерната вместе с ними. Кто донес заразу, так и не выяснилось, хотя подозревали, конечно, Ширли. Дети были и у других с 23-ей базы.

Володьке повезло, что у А23 был такой длинный инкубационный период. Когда его подкосило — а это произошло через восемь дней после Сонькиной и Ширкиной смерти — уже были подобраны какие-никакие лекарства. Они с отцом выжили, и даже успели поработать на свертке базы.

Отец, неловко подтягивая отвыкшую от работы ногу, откручивал со столбов детали и швырял вниз, а Володька все смотрел в небо. Жадное, недоброе. Белые клочья облаков, черные клочья баньши. Последнее небо. До следующего он не доживет.

На планете решили остаться что-то около полутора тысяч человек. На Катерах им спустили все, чем Корабль мог пожертвовать, но по разговорам выходило, что шансов мало. Штаммов, подобных А23, было обнаружено что-то около десятка, и четыре из них быстро мутировали. Володька заикнулся на предмет того чтобы остаться, но отец даже не ответил — треснул молча по уху.

Он прожил много лет, воспитал дочь, помогал внуку. Внук и сидел с ним — в хорошей, просторной комнате приличного жилого этажа — когда Владимир Геннадьевич, электрик четырнадцатого разряда, собрался умирать.

— Баньши, — шептал старик, — это баньши, Сонечка… Просто летят и все… Держись за руку, а то споткнешься, упадешь наверх. Держись, а то там потолка совсем нету, я тебя не поймаю…

Яичник. Год Корабля 348

Любоська возилась с аппаратами трехмесячной загрузки. Андрей привычно отметил, что она предпочитает потратить лишние пять минут, но перепроверить все фильтры по два, а то и три раза. На нее сильнее всех подействовала та история, хотя по тем временам было ей… Ну да, лет двенадцать… Заведующий говорил, что раз в поколение такое обязательно случается, что уж поделать, но на Любу, видимо, слишком сильно подействовало зрелище показательной выбраковки. Человеческий эмбрион, которого на глазах у всего отделения вытаскивают из репликатора и вскрывают, демонстрируя нарушения, благодаря которым его дальнейшее развитие признано бессмысленным. Андрей подозревал, что тихая Любоська где-то в душе поклялась не допустить такого при своей жизни во второй раз. Женщина. Всем же понятно, что выбраковка проводится показательно именно для того, чтобы яичники прочувствовали свою ответственность. Так и нечего психовать.

Андрей прошел мимо Любоськи, но не удержался и дунул ей в затылок. Короткие белые кудряшки затрепетали. Любоська жалобно пискнула от щекотки, но не отвернулась от монитора.

— Ты куда? — спросила она, пока Андрей закрывал свой ряд мониторов.

— Ольсен вызывает. Не знаю, что ему опять в голову пришло.

— Ну, наверняка что-то важное.

Андрей фыркнул.

— Тебя послушать, так начальство не ошибается.

Любоська поджала губы и посмотрела на Андрея исподлобья.

— Ну, перестань. Вечером ты что делаешь?

— Ой, чуть не забыла, — она вдруг улыбнулась, как солнышко засияло, — давай, ты погоняешь меня по лимфогенезу? А то в среду тест квартальный, я боюсь.

Андрей покровительственно улыбнулся.

— Конечно. Заодно сам повторю, все с пользой.

Он поднялся из внутренних этажей пешком, чтобы явиться на ковер попозже, зато запыхавшимся. Заведующий зональным эмбриологическим центром, Свен Ольсен Четвертый, по андреевым меркам был на редкость неприятный дядька.

— А, Калачук, — приветствовал Андрея заведующий, не отрывая взгляда от монитора, — иди-ка сюда.

Андрей помялся в середине комнаты и осторожно приблизился к столу.

— Стул бери, садись вот тут. Не жеманься, давай скорее.

Андрей вспыхнул и торопливо подтащил стул.

— Заявочка тут поступила на Запись. По закону все в порядке, три тысячи индивидуальных номеров, поддержка от троих управленцев зонального уровня… Клиент мне больно не нравится. В принципе, оно конечно, недюжинные лидерские качества, интеллект тоже, но ситуация некрасивая. Самое интересное — это ведь тот самый парень, что первым отказался от получения лицензии тринадцать лет назад.

— Бездетные?

— Да.