Социальный эксперимент

— С обрыва ухнул твой папанька. Ну, помнишь овраг у нижней дороги? Промахнулся, видать, тропинкой. Ногу поломал. Его там, внизу, поутру бетономешалка подобрала, так что лежит он в больнице, все порядке.

Вернувшись совсем уже ночью из больницы, Володька в один присест умял целый батон с вареньем. Лизабета Джоновна смотрела на него и вздыхала, поправляя черный лифчик, выбивавшийся из-под широкого декольте красивого цветастого платья.

— Я б тебя оставила, — сказала она извиняющимся голосом, — Геннадий бы потом деньги отдал, да Матвей тогда точно решит, что у меня с ним амуры. Сибс-то твой далеко, я чай?

— Алек на Корабле остается, — важно ответил Володька, — он агроном оранжерейный. На ребеночка копит, не до меня ему.

— А кума твоя? Как Соньку пасти, так ты родственник, а как помочь?

Володька задумался.

— Так она в поиске, наверное.

— А ты сходи еще раз к Катринычу, да попроси, чтоб с ихней группой соединил — тебе и скажут. Нет ее, так вернись, еще подумаем. Может, сбросимся на тебя парой бараков-то.

— Спасибо, Лизабета Джоновна, — с чувством сказал Володька. Никогда раньше б не подумал, что крикливая соседка окажется такой доброй. Он помыл за собой чашку и побрел к табельщику.

***

— Две недели я с тобой провозилась, — с досадой сказала Ширли. Володька опустил голову.

— Ты-то ни в чем не виноват. Все твой, блин, папаша. Ни одного документа на тебя не оформил, скотина.

— Не говори так, — буркнул Володька.

— Ну да, кому его выгораживать, как не тебе? А что я могла повернуться и уйти в поиск, а ты ищи себе место где хочешь, он позаботился?

— Ну и ушла бы.

— Хватит бурчать. Ты мне все же не чужой. Другое дело, что высчитают с меня все, что можно — это да. Хорошо, у меня за ясли на полгода вперед оплачено.

— Зачем? — поразился Володька.

— Пропить боялась. А так — все с толком.

— Пропить! — брезгливо сказал Володька.

— Да, пропить. Протрахать. У меня дружок был тогда — все его угощай… Узнал, куда деньги дела — думала, бить полезет. Не полез, козел. Видел меня в работе. Но следующей моей получки не стал дожидаться, нет.

Она посмотрела на мальчика и весело улыбнулась.

— Хороший ты пацан, Вовка. Чтоб с тебя вся эта ерунда и дальше так отскакивала. Ничего. Сейчас придем на базу, ребята тебя чуток подучат, начнешь сначала замеры брать, лазать… У тебя же проходимость… Как у гелевого щупа. Ты у нас будешь сущий клад, когда в деле разберешься.

Ширли болтала, как заведенная, а Володька уже еле шевелил ногами. Мерзкие корешки цеплялись за ботинки — и без того тяжелые, высокие, шнурованные — одевать, и то замаешься, пока все застегнешь и завяжешь. Рюкзак был тяжеленный, это Володька знал точно, но спина и плечи от него не болели. Просто как-то… Уставательно. Хотя, конечно, рюкзаки у разведчиков классные. Но вот Ширли же тащит сто двадцать литров, и еще треплется…

— Это что еще, помню, нас в Корабле тренировали — так пятьдесят кругов по оранжерейным грядкам, и чтобы след в след, и чтобы ни одно растение не помять. Помял — плати. Один кент до сих пор отрабатывает.

— По грядкам — это сколько?

— Ну, оранжерея как идет? По периметру. Вот и пятьдесят периметров…

— В день?

— А это как хочешь. Хочешь — за сутки, потом три дня отлеживайся, хочешь — неделю ходи… Только жрать дадут после полного прохода. Не раньше.

Володька только головой покачал. Это он-то думал, что ему трудно учиться! Отец его разве по физике крепко гонял, да по радиодеталям. Да еще по высоким напряжениям. Он вспомнил засаленный учебник. Чего не учиться-то, стоя на дежурстве, или сидя дома?

Ширли замедлила шаги, оглядываясь по сторонам.

— Ага, это здесь. Пойдем, покажу кое-что.

Они лезли вверх, соскальзывая, хватаясь за ненадежные стебли и камни. Володька в тоске вспоминал, как он считал тяжелым поход на шесть этажей вверх — к Алеку, по аккуратным ступеням равной величины, с крепкими металлическими перилами.

— Стоп, — тихо сказала Ширли, — пригнись. Видишь край гребня?

— Ага…

— Надо сделать так, чтобы за край торчали только наши глаза, причем очень-очень ненавязчиво.

Володька подумал и собрался снимать рюкзак, но Ширли его остановила.

— Может, придется удирать. А с рюкзаком в руках вниз — очень неприятно. Да и съежиться под него можно, если что.

Он подтянул лямки и улегся животом в траву. Ширли подмигнула и встала на четвереньки.

Вдвоем они выглянули за край обрыва и увидели на обратной стороне расселины высокий раскидистый лес. Ближайшие к обрыву деревья выглядели, как погорельцы, усыпанные черными клочьями копоти. Копоть кружилась в воздухе, вздымаясь к облакам.

— Здесь они гнездятся, — шепнула Ширли, — лежи тихо и слушай.

Отдельные черные клочья пролетали почти напротив Володьки, и он вдруг понял, что расселина гораздо больше, чем показалось ему сначала, и клубы реющих частиц — это огромные стаи баньши.