Социальный эксперимент

Они с отцом тянули сетку от спешно строимой ГЭС к жилым кварталам. Энергию Катеров экономили. Какие-то незнакомые парни расчищали просеку и врывали столбы, а отец в кошках висел на верхушке столба и крепил провод. Володьке, стоявшему на подхвате, приходилось постоянно таращиться вверх. Белые и серые завитки, башни, клочья падали вбок, из-за леса появлялись новые. Казалось, что они с отцом висят на стене и разглядывают пар, сползающий по трубам рефрижераторной.

— Ты что, заснул опять? — раздраженно шипел отец.

Володька совал ему сменный ключ или проволоку, отец бросал вниз предыдущие инструменты.

— Достань пару изоляторов.

— На.

— Не этих.

— Пап, отпусти меня на обед к сибле?

— А пожрать? Я тебя вечером на руках, что ли, понесу?

— А ты мне хлебушка отложи, я в смену перекусаю.

— Ты к ней каждый день ходишь. У девки мать есть. Дай четырнадцатый.

— Вот. Ширка в разведке. Там карантин длинный, она между рейдами все равно в садик не попадает. Сонька уже вся задерганная.

— Сколько она уже в интернате? Кусачки.

— Два месяца точно.

— Да, рановато… Ну, в выходной возьми ее к нам, я все равно к Валентине пойду. Только чтоб никакого срача! И если она мне опять в инструмент залезет, на себя пеняй. Все, тяни провод.

Он бежал по просеке, стараясь смотреть под ноги — сбоку стволы, стволы — больно уж не похоже на привычный зеленый огуречник оранжерей, чуть вверх — небо. Голубое, лакированное. Бр-р-р. Да и дорожка вся в каких-то торчушках — то помятости покрытия (кочки, сказал отец), то вообще возмутительные подножки — корни, трава какая-то. Только возле интернатов наконец-то залили нормальное покрытие, гладкое, можно идти, не глядя под ноги.

Малявочник был открыт — въезжала машина с обедом. Володька проскользнул вдоль ворот, свистнул кибу — охраннику, чтобы его зарегистрировали и шмыгнул в летнюю обеденную, над которой, как нарочно, даже тент сняли. Впрочем, малята-то неба вообще не боятся.

Сонькину группу как раз рассаживали. Два десятка трехлеток пищали, ныли, подскакивали и слезали с лавок. Володька окликнул Ольгишну — ту няньку, что возилась к нему поближе:

— Я Соньку сам покормлю, а?

— Стой там, — проворчала Ольгишна, — запретили с наружниками контакты.

— Какой же я наружник? — поразился Володька, — мы ж в периметре работаем!

— Какой, какой. А хоть какой. На Третьей Базе зараза. Стой в уголку, да смотри, скоро и это запретят.

— Я ее послезавтра взять хотел… — сообразил Володька

— Ох, милый… — вздохнула нянька, — да я ж завсегда, ребенкам в интернате подолгу нехорошо, а вот видишь… Я тебя знаю, ты парнишка хороший, что бы и не дать сестричку, а вот неладно… да и невкусная эта рыба, и чистить ее повара замучиваются, и кто ее еще знает, вредная она или нет, а сразу деткам…

Володька и сам без особой охоты ел рыбу, но другой местной еды пока не было — что-то не успело вырасти, что-то не прошло еще всех проверок на токсичность. Он сочувственно посопел и вытянул шею, разглядывая Соньку.

Вот они — черненькие блестящие волосики, ручка с перевязочкой на запястье, размахивающая ложкой. Она смотрела в сторону бака с ухой и нетерпеливо подпрыгивала на лавке. «Не дадут. И на закорках не поносишь теперь. Как она, одна? По вечерам наверняка ревет». У Володьки предательски задрожал подбородок, но он скрепился.

Туча, переползающая впереди между крышами интерната, разорвалась на части. Володька непроизвольно посмотрел вверх, и облегченно вздохнул, увидев заволокший небо туман. И тут прямо над его головой полетела стайка баньши. Володька стоял, замерший, и только когда последний черный клок исчез в тумане, услышал причитания Ольгишны и Сонькин плач.

— Нельзя, милая, к братику. Ну нельзя, лапочка, другой раз. Помаши сибсу ручкой, он придет потом, потом, сейчас кушать надо… Иди, Вовка, иди. Не тревожь ее. Позвони на недельке с участка, мы ж скажем, когда разрешат… Иди же, ну?

Ширка нашла его возле водокачки. Обитатели поселка мрачно набирали ведра и удалялись, или останавливались и трепались на тему того, что водопровод обещали проложить еще по теплу, а скоро, говорят, средняя температура свалится к нулю, а во времянке и так жить невозможно…

Ширли сидела прямо на кочке, в сторонке от судачащих строителей и гоняла во рту зубочистку. Только подойдя к Ширли вплотную, Володька понял, что зубочистка у ней не обычная, пластиковая, а органическая, тоненькая, с пушистой метелкой на конце.

— Это съедобное? — восхитился он.

Ширли, казалось, не сразу поняла вопрос, затем вытащила зубочистку изо рта и поглядела на нее:

— Трава-то? Для коров съедобное.

Она отшвырнула зубочистку в невысокие заросли, из которых, похоже, и выдернула, и с затруднением поглядела на Володьку.

— Как там Сонья?

— Меня к ней больше не пускают, — мрачно ответил он, — карантин какой-то.

— Что попало… Осень началась, холодно, ультрафиолета мало — у всех иммунитет валится, и сразу карантин… Нет чтоб побольше иммуномодуляторов спустить, козлы вонючие

— Мне говорили, зараза…

— Зараза на Третьей. До нас дойдет, конечно.

— Так правда?