Сороковник. Книга 4

Переглянувшись, мужчины уходят.

— Вот что, солнца, — говорю задумчиво. — О том, что случилось — позже поговорим. А прямо сейчас — подумайте: вы когда-нибудь видели, чтобы я с вашим дедом панибратски обращалась или руки распускала? — "Солнца" с искренним недоумением хлопают глазами. — Что это за показательные выступления? Отец — не подружка и не приятель, отец — это отец, и нечего ему в бок кулаками тыкать. Что-то вы много себе позволять стали, не слишком ли тут с вами носятся?

Они вспыхивают, бледнеют, пыхтят — демонстрируют возмущение, как могут. Но молча.

— И аккуратнее в выражениях, девочки. Не путайте его с Николасом, тот шутку поймёт и оценит, а ваш папа… намного серьёзнее. И очень щепетилен в вопросах хороших манер, кстати, а вы сейчас себя повели вовсе не образцово.

— Так он вроде был не против, мы с ним так и… — начинает Машка. — Полдня общались… — договаривает и пунцовеет, хотя уж дальше некуда. Мне остаётся только схватиться за голову

— Почему-то с сэром Майклом вы само совершенство, а отца, значит, можно шпынять?

— Он тебя бросил, — угрюмо говорит Сонька. — А откуда ты знаешь, как мы у Кэрролов себя вели?

— Потом расскажу. Ваш отец вытащил меня из плена, между прочим. Крепость ради меня штурмовал. — И по тому, как округляются их глаза, понимаю: ничего этого они не знают. — У нас ещё будет время на рассказы, а сейчас — ведите себя так, чтобы я вами гордилась!

Они обнимают меня с обеих сторон и трутся носами об атласные розы на платье. Заглядывают в глаза.

— Мам, прости. Ну, лопухнулись… А что он тебя обжимает? Думает, герой — так ему всё можно, да?

— Иногда можно, — подумав, говорю. — Почему бы и нет? Ник меня тоже иногда обнимает, вы же не возмущаетесь.

Николас, лёгок на помине, выглядывает из двери.

— Дамы? Вы там ещё целы? Кого спасать?

— Уже идём! — отзываюсь.

Зал, озарённый сиянием великолепной хрустальной люстры, встречает нас аплодисментами. Я вижу Аркадия в лёгком парадном доспехе, сдержанно-серьёзного, но с сияющими глазами, рядом — его патрона, главу клана друидов; мэра, которого помню ещё с Совета, каких-то незнакомых мужчин во фраках, очевидно — помощников; несравненных сэров Кэрролов — отца и сына. Персонал госпиталя представлен доктором Персивалем с коллегами и несколькими сестричками милосердия — конечно, с нашей Дианой во главе. Ковровая дорожка ведёт прямёхонько к импровизированному свадебному алтарю, украшенному цветочными гирляндами, а далее, во второй половине зала ждут столы, сверкающие серебром и фарфором.

— Не торопись, родственница, — перехватывает меня Николас при попытке сойти с дорожки. — Начнём-то с тебя. Последние минуты ты у нас простая попаданка, быть тебе скоро полноценной гражданкой Гайи, а также славного города Тардисбурга, со всеми вытекающими… Видишь, дон Ломбарди уже бумаги наготове держит? Девочки, держитесь позади, да не наступите маме на хво… шлейф, я хотел сказать. А поведу её я, как поручитель. — Девчонки фыркают, но послушно занимают обозначенные позиции. — Вперёд, королевы мои! К новой жизни! Официальную часть торжества объявляю открытой!

Рука у него твёрдая и надёжная, как у брата, только глаза другие — хитрые, со смешинкой. Невольно улыбаюсь в ответ. Господин мэр, энергично кивнув головой в напудренном паричке с буклями, принимает от ассистентов свиток с несколькими болтающимися на позолоченных верёвочках сургучными печатями, разворачивает…

— Традиция, — шепчет мне на ухо родственник. — Самые важные документы фиксируются только на пергаменте. К тому же, он лучше держит охранную магию.

Господин Антонио Ломбарди, мэр славного города Тардисбурга, прокашливается и начинает речь. Улыбаюсь из вежливости, а потом и от души: не каждый день выпадает послушать о себе столько хорошего. Церемония идёт своим чередом, но я, несмотря на торжественность минут, вдруг отвлекаюсь на совершенно пустяковые мысли. Вроде бы ерунда, но не даёт покоя.

Первый раз Мага заговорил о наших отношениях во время встречи у Мишеля. Можно ли это считать предложением руки и сердца? Второй — недвусмысленно потребовал выйти замуж, нагнав в придорожной гостинице. Третий — когда вручил кольцо…

Откуда он насчитал четыре предложения? Или я опять чего-то не помню?

* * *

…Есть время праздников — и время молчания, когда тишина связует более слов.

Пристроившись к большому, "парадному" камину, Мага не торопясь, со вкусом подкладывает к почти прогоревшим угольям несколько свежих полешек. Нашаривает на каминной полке коробочку — то ли маленькую бонбоньерку, то ли большую табакерку, которая, едва откидывается крышка, мелодично звякает и выдаёт трогательный мотив на манер шарманки. Из её недр суженый извлекает несколько шариков, похожих на ладан, бросает в огонь, и по необъятной кухне расплывается аромат восточных благовоний — не резкий, как бывает в этно-магазинах, а утончённый, изысканный. Алые отсветы играют на бледном лице моего некроманта, отражаются в глазах, скользят к потолку и тают во мраке. Большая люстра слепа: нам достаточно свечей в двух канделябрах — на столе и на каминной полке — и света от очагов.