Сороковник. Книга 4

Впрочем, не думаю, чтобы богиня была слишком щедра на подобное баловство. Однако предусмотрительность семьи, забота о тех, кто, возможно, вернётся однажды — это как-то… трогает. И открывает некромантов с иной, новой, стороны.

— Была, но не в этой жизни, — несколько заторможено отвечает Элли, и только сейчас заметив, что прижимает к груди зайчика, слабо улыбается. Похоже, она «включается» в жизнь несколько медленнее меня. — Всё, что было после свадьбы с Магой, слилось для меня… — Приостанавливается, подбирая слово. — Да, слилось в бесконечную череду дней, совершенно одинаковых и… пустых. Казалось странным — жить, когда Ника больше нет, как я думала, ведь мы должны были быть вместе, навсегда, а то, что я вышла замуж не за того, кому отдала сердце — просто нелепость… Нет, я видела при жизни только этот купол, и то издалека: Мага мне его показывал, но сюда не приводил. Он, кажется, говорил, что мёртвые — не слишком подходящая компания для беременных. Зря это он так, я очень подружилась с доном Кристобалем. А вот Сильвия — та, конечно…

— Ведьма! — не могу удержаться от нелестного эпитета.

— Тс-с! — Элли прижимает палец к губам. — Не держи на неё зла. Вон, кстати, её гробница, видишь, под статуей разгневанного ангела? Морана ей судья, а я на неё обиды не держу: мы-то здесь, и мы живы, а она там, бесится в одиночестве. С ней даже слуги боятся разговаривать. Изабель иногда её навещала, но теперь ей не до того, у неё…

Прикрыв глаза, дотрагивается до живота и замирает с блаженной улыбкой.

— Ива…

И, всхлипнув, бросается мне на шею.

— Спасибо…

Обнявшись, мы сидим на краю гробницы и рыдаем, как дуры. Долго. С облегчением и радостью. И если правильно говорят, что есть слёзы горькие и сладкие — в наших как раз та самая сладость. Выплакавшись, кое-как оттираем глаза и щёки — я подолом, она краем белоснежного хитона, который делает её похожей на окружающие нас статуи. Хорошо ещё, что не савана…

А пояс, которым мы когда-то связались, всё ещё на ней. И я уже ничему не удивляюсь, сумела же она как-то прихватить с собой зайца, почему бы и это не унести? Я ведь, кажется, тоже не с пустыми руками сюда заявилась, видела кое-что рядом с подушкой, но на тот момент не сообразила… Дезориентация, дорогой дон, вы правы. Заглянув в глубины покинутого саркофага, тянусь к закатившейся в угол дедовой казацкой фуражке. У меня тоже свой «заяц», пусть и в ином обличье.

И, наконец, распутываю узлы связующего нас с Элли ремешка.

Всё. Теперь мы вроде бы разъединены. И в то же время, спаяны смертью на всю оставшуюся жизнь.

— Ну, что, на выход? Ты как?

— Лучше, — с удивлением говорит Элли. — Намного лучше. Словно просыпаюсь…

Пол ощутимо бьёт по ногам, когда мы спрыгиваем, надёжный, незыблемый, н а с т о я щ и й. И сразу становится понятным, что там, в мире Мораны, была очень хорошая копия здешнего интерьера, а оригинал, несокрушимый, незыблемый — вот он, здесь. И купол склепа точно такой же высокий, но сияние он него не мерцающе-зеленоватое, а с солнечной желтизной накопившегося наружного света. На надгробьях и статуях, и особенно на серебряном Командоре сияют тёплые блики. Миновав Стража, мы, не сговариваясь, приветствуем его: Элли — глубоким реверансом, я — воздушным поцелуем. Он не шелохнётся, но в головах у нас отчётливо шелестит: «Добро пожаловать домой, мои прекрасные донны. Рад за вас».

Уже у самого выхода наверх меня настигает его мысленный зов.

«Хотел бы предупредить… Не оборачивайтесь, донна Иоанна, просто выслушайте. Поднявшись, вы увидите нечто, что, возможно, покажется вам… шокирующим. Пусть это вас не пугает. Помните: Торресы всегда возвращаются».

Не подаю вида, что слышу, но сердце сжимается. Беру Элли за руку. Что ждёт нас впереди?

Коридор ожидаемо выводит в наземный грот, который я так хорошо помню со времени первого посещения. Но кое-что здесь не так, как раньше. Нечто новое и… Боюсь подойти ближе, но, сцепив зубы, ускоряю шаг. Элли ахает и бросается вперёд.

— Это он? Но почему? Разве он не должен был вернуться с нами?

На каменном ложе кенотафа лежит мужчина в так хорошо знакомом мне дорожном чёрном плаще, свесившемся с края гробницы красивой драпировкой. Побелевшая рука с обручальным изумрудным перстнем навеки сжата в кулак. Отросшие жгуче-чёрные кудри рассыпаны по каменной подушке. Невидящие глаза уставились в потолок.

«… я ещё немного придержу при себе его сыночка…»

Как обухом по голове…

Вот о чём предупреждал дон Кристобаль.

Ну, Морана! Ты даже не представляешь, к а к ты мне должна. Ни один твой дар не стоит едва не остановившегося в тот момент сердца.

— Ус…покойся, — говорю с запинкой, удерживая рвущуюся к Маге Элизабет. — Это не окончательно. Не навсегда. Я уже видела его таким.

— Он умер, да? Умер?

— Мы все недавно были мертвы. — Мне хочется зарыдать и броситься к суженому, но вместо этого я крепко обнимаю Элли. — Мы же выбрались, мы, слабые женщины, а он — мужчина, некромант, и из лучших. Мастер, понимаешь? Он справится, обязательно справится. Ну, тише, тише… Не тряси его.