Сороковник. Книга 4

— Ну, не ревнуй, — посмеивается Морана. — Это не то, о чём ты подумала. Любовь богини может выдержать только бог, а твой муженёк всего лишь смертный, хоть и незаурядный, для утех со мной не годится. Да и не хочется его терять: такими Мастерами не разбрасываются. К тому же, есть прогнозы, что скоро среди некромантов пойдёт волна рождаемости; ещё десятка полтора лет — и новых адептов должен будет кто-то учить. А кто? Мастера, конечно, Архимаги, лучшие. Мне ведь нужны новые адепты. У Теймура неплохая школа, но он несколько консервативен… А-а, вот, кстати, и он сам, пытается пробиться к твоему сознанию, но мы его не пустим, правда? Сделаем ему сюрприз. Давно его так не обламывали…

Запястье вновь начинает жечь, даже дёргать, словно рядом с жилкой пульса поселился нарыв. Невидимая Морана выхватывает из моей чудом сохранившейся причёски костяной гребень-заколку.

— Всему-то вас надо учить, молодёжь…

И чиркает зубцами по едва заметному шраму на моей руке. Прямо по больному месту. Жутко видеть со стороны, как гребень проделывает это словно сам по себе, но ещё страшнее, когда из раны фонтаном брызжет чёрная кровь, тотчас сменяющаяся алой.

— Вот и всё. — Под невидимыми пальцами рана затягивается. Не сводя с неё глаз, подолом платья оттираю липкую руду. Платья? Ах, да, я же была в брюках только в… послесмертии, а потом, выходит, вернулась не только в тело, но и в прежнюю одежду…

— И что это было? — спрашиваю хмуро.

— А это наш дорогой Теймурчик, привыкший держать всех под контролем, однажды поставил на тебе метку. Ещё в Белой Розе, помнишь, когда снял бархотку? Он вроде бы случайно тебя царапнул, а на самом деле унёс под ногтем часть твоей крови, что позволило приглядывать за тобой на расстоянии. Если бы не это — Маркос не узнал бы, что ты в опасности, и не подоспел бы вовремя, да и сейчас тебе пришлось бы туго, в этом милом мраморном ларчике. Однако — будет с него, с нашего старичка. Он своё дело сделал, но следить за тобой больше не сумеет — если ты, конечно, сама этого не захочешь. Слишком уж много стал позволять себе в последнее время.

— И за что такое внимание от богини?

Она усмехается.

— Считай, что за мной должок. Я ведь на тебя поставила — и теперь кое-кому придётся расплатиться за проигрыш. Так что я не в накладе. Защиту тебе от проглядывания установить — это пустяки, надо бы что посущественнее… А, знаю! Ты этот дар не сразу увидишь, ему прижиться надо. Поймёшь со временем. Нет, поймёте, потому что подругу твою я тоже оделяю: заслужила. Вот, собственно, и всё. Прощай, Иоанна-Ванесса, надолго прощай. Очень надолго… по вашим меркам, конечно.

Голос богини стихает. И по враз потеплевшему воздуху, по ручейкам тающей изморози, по тому, как прилила к щекам оживившая кровь, понимаю: ушла… Вот уж воистину: избавь нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь! Как-нибудь и без особых милостей обойдёмся. Главное — вот оно, за что мы боролись…

Осторожно касаюсь живота Элизабет и, вспомнив доктора Персиваля, мысленно обращаюсь к малышам: вы здесь? Будущие кудрявенькие драчуны-некромашки, отзовитесь! И почти сразу чувствую лёгкий толчок, эхом отдающийся в собственном чреве. Да они переговариваются!.. Не успеваю умилиться, как Элли открывает глаза. Кладёт руку поверх моей, прислушиваясь к биению жизни внутри себя.

— Это они? Мои мальчики? Неужели это возможно?

— С возвращением, — улыбаюсь сквозь слёзы. — Я же говорила, всё у нас получится! Давай-ка выбираться. Если мы останемся в этом гробу ещё немного, я завою, честное слово. Попробуй встать.

Она проводит ладонью по отполированной влажной стене гробницы. Морщит лоб.

— Да, помню, однажды я здесь уже просыпалась. Но тогда… — Пытается нажать на стенку, улыбается. — Тогда я как-то… просочилась наружу, до сих пор не пойму, как мне это удалось, хотя дон Кристобаль что-то говорил о магии этого места. А сейчас не получается, потому что всё здесь — настоящее. Вернулись. Господи, Ива, мы и впрямь вернулись…

Поддерживая друг друга, кое-как поднимаемся на ноги. С каждым движением я чувствую себя уверенней, словно кровь, разгоняясь по жилам, пробуждает всё новые и новые клеточки тела, заставляя возвращаться к прежнему ритму жизни. Но вот Элли от меня отстаёт. Действия её более скованны, и, к моему огорчению, не совсем точны: несколько раз она промахивается, пытаясь взяться за верх стенки гробницы…

— Ничего-ничего, — нашёптываю. — Это скоро пройдёт Главное — не торопись, нам ведь спешить больше некуда. Говоришь, ты здесь когда-то была?

Мы сидим на широкой, словно скамейка, боковине саркофага, свесив ноги. Мраморные изваяния, спящие или скорбящие на своих постах, излучают укоризну. Мол, что за неподобающее поведение? Какая непочтительность, какое неуважение к обители скорби! Обвожу взглядом гробницы. Это что же получается: в каждой — до сих пор почиет нетленное тело кого-то из дель Торресов? И выражение «вечный сон» для них куда как подходяще, ибо, буде на то милость Мораны, любой сможет открыть глаза — и вернуться к прежней жизни?