Сороковник. Книга 4

Не верю. Этого не может быть. Пройти столько испытаний, и всё для того, чтобы оказаться замурованной в каменной кубышке? Дико, нелогично, нелепо…впору завыть от отчаяния!

Но вот словно щёлкает в голове, и вслед за эмоциями просыпается, наконец, разум, цепляющийся за соломинку: лучики света по контуру массивной плиты, нависшей в полуметре надо мной. Свет. Извне, разумеется. Значит, я не в могиле? Вот был бы полнейший ужас — очнуться снова во тьме, да в тесном ящике, да с тонной земли над головой и с последующими кошмарами… Осталось бы только сложить лапки и умереть, на сей раз окончательно. Но нет, там, где я сейчас, относительно просторно, есть доступ воздуха, хоть и небольшой, и свет снаружи, говорящий о том, что усыпальница не заброшена… надеюсь. Нет-нет, прочь панику: успокоиться, собраться с мыслями — и тогда уже решать, что делать.

Сердце, оказывается, никак не уймётся — моя недавняя попытка вскочить далась ему нелегко. Вдобавок, то ли от сухости воздуха, то ли от здешнего холода начинает бить кашель, да так, что сгибает в дугу. Уняв приступ, отдышавшись, я вдруг осознаю, что всё это время соприкасаюсь боком с что-то мягким и тёплым… Или с кем-то? На чём уж основана моя уверенность, не знаю, но кажется, что рядом может быть только она, Элли!

С трудом поворачиваюсь. Память услужливо подсказывает, что так же скверно чувствовал себя и Мага после воскрешения, недаром сэр Майкл не отходил от него ни на шаг, да сколько влил целительной энергетики… Они-то наверняка знали, как и что делать в подобных случаях, а я-то этому не обучена, вот и барахтаюсь, как жук на спине!

Глаза привыкают к полумраку, и в лежащей рядом со мной девушке я и впрямь узнаю Элизабет. Какой камень спадает с души: мы не потерялись, мы до сих пор вместе! Но я-то в порядке, если не считать дурной слабости, а вот она — бледна, даже в сумраке видно, глаза закрыты… И те перемены, которые я замечаю, мне очень не нравятся. Нет, она не постарела, как однажды, она по-прежнему юна, но личико измождённое и осунувшееся, как после долгой болезни, скулы выпирают, носик заострился…

С чувством жалости и сострадания касаюсь бледной, но тёплой щёки. Однажды, бедная девушка умерла от тоски по возлюбленному, и вот сейчас её душа, вернувшись, обнаружила далеко не цветущее тело; впрочем, странно, что оно вообще сохранилось, за пятнадцать-то лет. Получается, затребовав у Мораны душу Элизабет, мой суженый знал, что, в случае удачи, вместилище для неё найдётся?

Надеюсь, однажды я узнаю ответ. Сейчас главное, что она жива, и моя миссия — не побоюсь громкого слова! — увенчалась успехом. Да, живёхонька, хоть, наверняка, из-за того, что тело…как бы это сказать… отвыкло от жизни, да, вот точное определение, отвыкло… ему сейчас приходится нелегко. Я-то понемногу прихожу в себя, и кроме слабости — ни боли, ни неприятных ощущений, даже сердце, в котором, если переключиться на реальное время, ещё недавно сидел арбалетный болт, успокоилось и бьётся ровно, как часы. Похоже, Кэрролы поработали на совесть, не удивлюсь, если и шрамов не обнаружу. Но Элли — как она?

…Дышит, только медленно. Ладони сложены на груди, и мне это не нравится, и не только из-за сходства с трупом. Покойнику-то безразлично, как лежать, а вот ожившему — собственные руки могут показаться неимоверной тяжестью. Поэтому я пытаюсь их разогнуть, уложить по бокам, чтобы облегчить Элли вдох, но она, не открывая глаз, вцепляется мёртвой хваткой в зайца, притулившегося, оказывается, под мышкой. Действие, похоже, неосознанное, как хватательный рефлекс у новорожденного, которому подсунешь палец — немедленно будешь захвачен в плен крохотным кулачком. Улыбаюсь. И словно отпускает свёрнутая в груди пружина.

Мы всё-таки выбрались.

Однако что же дальше? Сил у меня пока — что у мышонка; да и в обычном состоянии вряд ли у меня получилось бы сдвинуть крышку гробницы, я же не Геракл какой-нибудь. Если наша с Элли… впрочем, сейчас — наша, а до этого, по-видимому, её собственная — усыпальница такая же, что и остальные Торресовы, с фараонов саркофаг величиной, со скорбящей мраморной фигурой наверху — нечего и трепыхаться. Там тонна веса, не меньше. Стучать? Взывать? Отлежаться, набраться сил, дождаться, когда Элли придёт в себя, а затём всё же попытаться хоть как-то сдвинуть крышку? Ведь, насколько помню, подобные гробницы просто накрываются плитами, которые держатся под собственным весом, без всякого дополнительного крепления…

Левое запястье словно обжигает. От неожиданности я отшатываюсь от Элизабет и, не удержав равновесия, падаю на спину, чувствительно приложившись затылком о жёсткую подушку. Да будь оно неладно, не могли покойников удобнее уложить! «Донна…» — шелестит в голове знакомый голос. — «Дорогая моя невестка, не молчите, я же вас чувствую… Ну же, где вы? Отзовитесь, я жду. Донна…»…