Сороковник. Книга 4

Но и в живописной таверне, оказавшейся, вопреки опасениям, не злачной обителью, а вполне пристойным уютным заведением, пропитанным вкусными запахами жареного мяса и печёной картошки, об Элизабет Грей не слыхали. Зато здесь приходится высидеть не менее получаса, потому что у Марики устали ножки и ей нужно отдохнуть, а заодно и попробовать, по настоянию хозяина, «чудесной рыбки, какой ни за что не отведаешь у монахинь». Это первое в царстве Мораны место, где на меня обрушиваются ароматы, да ещё столь вкусные, что невольно сглатываю слюну. И тотчас получаю солидный кусок баранины, в который немедленно впиваюсь зубами. Эфемерное здесь чувство голода или нет — уже всё равно, жрать хочется невыносимо. И ничего удивительного. Глянув украдкой на кулон, убеждаюсь, что с момента возвращения от «моих» прошло уже пять часов. Кусок мяса едва не встаёт поперёк горла. Осталось одиннадцать часов, а я не приблизилась к цели.

— До набережной возьмём извозчика, тут улицы шире, — бросает меж тем Диего, расплачиваясь с усатым трактирщиком. — Потерпите, дамы, скоро отдохнёте…

Но и на берегу мы не находим той, что нам нужна.

Не знаю, как мой спутник, а я чувствую себя разбитой. Ещё… ещё десять с половиной часов, надо бы не только держаться, но и продолжать поиски, а у меня уже нет сил. Я опустошена.

Широкие плиты мостовой на набережной идеально пригнаны друг к другу, но кажется, что пролётка едет по громадной стиральной доске, и наезд колеса на каждое ребро больно отдаётся в копчике. Диего сидит напротив, обнимая Марику за плечи, утомлённая девочка прислонилась к его боку и подрёмывает. Некромант поглаживает пушистую головку, и губы его на миг приоткрываются, словно он хочет что-то сказать. Но… в зрачках отражается закатное пламя, он прикрывает веки…

Закат? В мире, где нет солнца?

И почему взгляд у него, когда он открывает глаза, делается шальным?

Он странно поглядывает то на меня, то на девочку, снова на меня… Делаю вид, что не замечаю, но внутри точно сжимается пружина.

Показалось? Или и впрямь — грядут неприятности?

* * *

— Изабель! — сердито кричит Диего на весь дом. — Где тебя носит? Дьявол, вечно её нет, когда она нуж… — и осекается, увидев круглые глаза Марики. Девочка в ужасе прикладывает ладошки к щекам. — Не бойся, маленькая, — говорит ласково. — Папа ещё при жизни привык ругаться страшными словами, и всё никак не отвыкнет, но это не значит, что он злой, просто папа любит казаться страшным. Поняла?

Поморгав, девочка кивает.

— Поняла, — говорит шёпотом. — А мама об этом знает?

— Догадывается, — вздыхает Диего. — Ты вот что, детка… У папы вообще накопилось много дурных привычек, и ему нужно время, чтобы с ними расстаться. Не ругай меня за них слишком уж сильно, а главное — не бойся. Я никогда вас с братом не обижу.

— Я знаю. — Девочка неожиданно улыбается, показывая прелестную щербинку в нижнем ряду зубов. — Я видела, как ты на маму смотрел, когда вы вдвоём к нам приезжали. Ты и её не обидишь. Просто… ты такой. А что мы теперь будем делать?

Диего задумывается. Подозреваю, только что рухнула надежда передать осчастливленной супруге заботу о детях. Нет, он и сам не менее счастлив, но не привыкли большие взрослые мужчины заниматься маленькими девочками, это ведь сугубо женское дело… Я уже хочу вмешаться, как он, тряхнув головой, выдаёт:

— Полагаю, мы начнём с комнат для тебя и для Марко. Пойдём наверх и выберем прямо сейчас.

Девочка подпрыгивает и хлопает в ладоши.

— Комната! Своя! Взаправду?

Они устремляются к парадной лестнице, а я устало опускаюсь на стул. Неподалёку на паркетинах до сих пор темнеет пятно от пролитого Изой вина. Стаканы, один из которых всё ещё полон, до сих пор на стойке. Непохоже, чтобы хозяйка, слонялась здесь в ожидании мужа, ибо какая женщина стерпит у себя под носом грязную посуду? Не уберёт сама, так распорядится, чтобы унесли, кликнет этого… как его там… Труффальдино? Ах, нет…

— Паскуале! — зову, оглядываясь. И, догадавшись, жму кнопочку звонка на стойке.

Расторопный малый, как я и ожидала, снова выныривает со стороны кухни. Молодец. Такой не пропустит обеда…

— Паскуале, как там моя лошадь? Мне пора ехать.

Состроив гримасу, парень переминается с ноги на ногу.

— А-а… Э-э… Вот ведь незадача, госпожа, лошадки-то вашей, Арабеллы то есть, нет… совсем нет…

От неожиданности я теряюсь.

— Что за глупости?

— Да если бы глупости… Ежели б недосмотр — тогда порите меня, донна, виноват. Но разве ж я могу возразить, когда хозяйка на ней сама — фьють! — и укатила! И ведь слова поперёк не скажи…

Мой кулак врезается в столешницу.

— Как — уехала? — говорю зловеще. — А ну-ка, не трясись, говори толком!

Парень бухается в ноги.

— Казните меня, донна, не усмотрел!

— Прекрати! — При попытке обнять мои колени вскакиваю. — Встань немедленно! И говори толком, что тут произошло!