Сороковник. Книга 4

Набережная расширяется по обеим сторонам: тут уже появляются и пристани для небольших прогулочных судёнышек, и ресторанчики с выносными столиками под тентами, хотя последнее, пожалуй — дань традиции, попытка сохранить "земной" привычный облик. Всё чаще встречаются вазоны и клумбы с искусственными цветами, и дамы прогуливаются под кружевными зонтиками, и в киосках торгуют прохладительным. Если нет солнца, нет и жары, но люди с удовольствием поддерживают иллюзию полноценной жизни в курортном местечке. Правильно сказала ведунья: суррогат, а не существование… Кажется, я начинаю понимать и её, и своего проводника. Есть в этом во всём какая-то искусственность. И не удивлюсь, если за нарядными фасадами обнаружится вдруг целое скопище старых дрязг и скелетов в шкафу.

Возница, натянув вожжи, оборачивается.

— К приюту, — бросает ему Диего. И мы заворачиваем в боковую улочку.

Чем-то этот город напоминает мне Лазаревское. А, вот чем: здесь просторно только на берегу, а стоит нырнуть в сторону — и становится тесно, дома стоят друг к другу впритирочку, из-за того, что некоторые пытаются отвоевать хоть пятачок земли под палисад или садик — нет даже тротуаров. Если попадётся встречный экипаж — разъедемся с трудом.

— … Она неплохая, — неожиданно говорит Диего. Заметив мой недоумевающий взгляд, поясняет: — Я про Изабель. Возможно, вам она показалась грубоватой… Не всем удаётся вырасти кроткими голубицами в подобном окружении. Впрочем, я сам не ангел, так что мы, в сущности, подходящая парочка. Ей ведь действительно доставалось от отца; поэтому, когда она попала в Эль Торрес, и первый страх прошёл — никак не могла поверить что больше её никто не будет наказывать. Хотя могла бы и привыкнуть…У дона Теймура характер ещё тот, я помню, но к женщинам он относится по-рыцарски. Да и муж… А знаете, донна Ива, даже если бы между Маркосом и Изой успело бы что-то произойти — я бы всё равно не держал бы на него зла. Просто из-за того, что он был, пожалуй, первым мужчиной, кто отнёсся к ней по-человечески. В отцовском доме её держали в чёрном теле, даже слугам не разрешали жалеть. А тут — внимание, забота, уважение… Она поначалу боялась, думала, что это издёвка, а потом начнётся то же, что и дома, потому и была тише воды, ниже травы. Да ещё по мне тосковала. Это же надо — зарезать меня у неё на глазах, додуматься… Нет, дону Лорке за одно это изуверство…

Осекается.

И в глазах у него сейчас настолько жёсткое выражение… Словно проглядывает тот, двадцатипятилетний, бесшабашный и безбашенный хищник.

— Приехали, ваши милости, — лаконично сообщает возница. — Ждать?

— Да, подожди. — Диего кидает ему монетку. — Я пришлю кого-нибудь сказать, если не будешь нужен.

За белоснежными стенами основного корпуса проглядывают лазоревые купола храма и макушка звонницы. Если бы не это — длинное двухэтажное здание, строгое, лишённое свойственным здешним домам балкончиков, ставен и вывесок можно было бы принять за какое-то учреждение или… На языке вертится слово "офис". Два таких здания, зеркально повторяющие друг друга, разделены решётчатыми кованными воротами, сквозь которые хорошо просматривается дворик с зелёной полянкой и фонтанчиком и статуей какой-то святой — возможно, той самой Розалиндой, имя которой и носят приют и монастырь. Слева дворик ограничен ещё одним крылом здания, похоже, построенным квадратом, потому что за просторным переходом угадывается внутреннее пространство. А вот по правую сторону — кудрявится зелень акаций, стелется нежный газон, угадываются деревца… Похоже — садик. И как его умудрились сюда втиснуть? Несмотря на внутреннее напряжение, мне удаётся восхититься теми, кто обустроил этот прелестный уголок. Сад для детишек — это замечательно. И, похоже, он не пустует и не парадно-показательный: оттуда доносятся голоса, и взрослые, и детские.

Из привратного домика выскакивает и спешит открыть для нас калитку сбоку от ворот послушница в синем одеянии, в затейливом головном уборе с накрахмаленными крылышками. Немолодое, но без единой морщинки лицо так и сияет радостью.

— Зацвёл, дон Диего, представляете? — Она настолько поглощена неким счастливым событием, что, похоже, забывает поздороваться. — У нас опять зацвёл розовый куст!

А ведь он тут завсегдатай, что к нему так запросто обращаются!

От нежданного известия дон даже отшатывается, но тотчас подаётся вперёд:

— Чей? Томасина, не тяните!

— Сейчас, сейчас… О, простите, вы не один… Доброго дня вам, госпожа, и проходите, проходите…

Ей, наконец, удаётся стравиться с защёлкой, которую она всё никак не могла подцепить, суетливо хватаясь то за один рычажок, то за другой… Похоже, и без того взвинченному некроманту передаётся и её волнение.

— Сестра Томасина, чей же куст?

Поспешно втаскивает меня за собой во двор. Выражение лица у него такое, будто ему хочется как следует потрясти монахиню за плечи, до того не терпится услышать нечто важное.